опыт, рожденный не без помощи предков своих, вековых защитников Руси. Это потом им нехотя начали доверять, потом, когда сообразили, что офицеров не на части рвать надо, а заставлять служить в Красной армии. А тогда…
А тогда у мостов стрельба началась. Палили все и со всех сторон, но опытное ухо определило точно: у красных было, как минимум, четыре пулемета. И патронов они не жалели, почему на открытых мостах через Днепр идти на них в атаку было верной гибелью
По счастью, на берегу оказались рыбацкие лодки. Сбили замки, столкнули в воду, расселись.
— Куда лучше?
— К Чертову рву, — сказала Анечка. — Спускайтесь по течению ближе к правому берегу.
— Всем, кроме гребцов, лечь на дно, — распорядился Александр.
Пристали в устье ручья, вытекавшего из глубокого ( «Чертова», как пояснила Анечка) рва. Быстро выгрузились, вытащили лодки на отмель, разобрали оружие, окружили Александра.
— Вдоль крепостной стены скрытно — к мостам, — распорядился штабс-капитан.
— Обождите, — сказала Анечка. — Мы попадем в Крепость через башню Веселуха. Мне кажется, это проще, чем силой пробиваться через центр города к Козьей горе.
— А зачем нам эта гора? Необходимо прежде всего нащупать их штабы, места скопления.
— На Козьей горе раньше был штаб фронта. Большевики вполне могли его использовать.
— Это весьма серьезное предположение, — сказал штабс-капитан. — Ведите, мадемуазель.
— Сначала — вверх по ручью. Следуйте за мною, господа. Только на всякий случай не разговаривайте.
Дождь размочил крутые глиняные откосы. Ноги скользили, кое-где приходилось ползти на четвереньках
— В Смоленске ходит легенда, будто свое имя «Веселуха» башня получила потому, что в ней устраивали оргии французские офицеры при захвате города Наполеоном. Но это всего лишь легенда. Башня названа так за свою красоту. Она действительно самая красивая во всем ожерелье крепости. Красный кирпич кладки через равные промежутки отделан поясами из белого камня…
Анечка болтала без умолку из-за некоторого смущения, остановившись перед крутым подъемом. Ей предстояло показывать дорогу офицерам, и она очень беспокоилась, не станут ли при этом мелькать ее панталончики. Но другого выхода не было, и она, подавив вздох, сказала
— За мной, господа.
И отважно полезла к башне, по последней крутизне Чертова рва. За нею, оступаясь и оскальзываясь, гуськом последовали офицеры, стараясь не брякать снаряжением.
— В детстве мы любили здесь кататься на салазках, — чуть задыхаясь, сообщила Анечка.
— Берегите дыхание, — строго сказал Александр. — В башню первым проникну я, за мною — двое офицеров, и только потом — вы, мадемуазель. Там осмотримся, и вы расскажете — в общих чертах, разумеется — план Смоленска. В каком направлении нам лучше отходить, если придется выбираться в одиночку.
В башне перекрытий уже не осталось, а пол был замусорен, загажен и завален ржавым железным ломом. Две столь же замусоренные лестницы вели на крепостную стену правого и левого крыла.
— Поднимемся наверх, — сказала Анечка. — Только на стене попрошу всех по возможности скрываться за зубцами. На всякий случай, этот район весьма плотно заселен.
Она поднялась первой, пропустила вперед офицеров, но задержала штабс-капитана.
— Останьтесь, здесь — лучше обзор. Нас просто примут за влюбленных, если кто-нибудь и заинтересуется.
Офицеры скользнули за зубцы, а Александр, оставшись рядом с Анечкой, одной рукой обнял ее за плечи.
— Господин капитан…
— Для вящей убедительности, мадемуазель Аничка. Рассказывайте, что перед нами. И танцуйте от Собора. Это — точка привязки, он виден из всех районов города, если не ошибаюсь.
— Танцую от Собора, господин капитан. Между крепостной стеной, на которой мы стоим, и Собором — местечко, населенное более состоятельными евреями, чем те, которые проживают на Покровской горе. Здесь обосновались ремесленники, мелкие торговцы, мелкие ростовщики, ссужающие деньги под проценты своим же землякам. Козья гора, на которой прежде располагался штаб фронта, левее этого места. Он стоит на улице, которая напрямую ведет к центру города, возле Часов пересекает Большую Благовещенскую и выходит на Блонье. Вокруг Блонья расположены здания Городской Управы, особняк Губернатора и другие службы города. Полагаю, что сейчас их заняли Советы.
— Стало быть, у нас две цели для внезапных ударов, — сказал Александр. — Первая — бывший штаб фронта, который советские дружины могли приспособить для своих надобностей. И вторая — всяческие ревкомы, комитеты и тому подобные карикатуры на власть освобожденных трудящихся.
Все промолчали.
— Тогда вниз.
Все так же молча спустились в башню.
— Разделимся, — приказал штабс-капитан. — Пять человек — со мной, остальных мадемуазель скрытно проведет к центру. Там ждать, пока не подойду. Если не появлюсь через час, приказываю действовать самостоятельно.
Разошлись. Анечка повела свою группу левее Собора, чтобы миновать Большую Благовещенскую и там перебраться через нее в правые улицы. А штабс-капитан, дождавшись, когда они скрылись, приказал разведать подходы к штабу.
Разведчики вернулись быстро.
— К штабу не подобраться, — сказал телеграфист Юрий, которого Александр оставил при себе, как знатока города, а как человека гражданского послал поглядеть подходы к штабу. — Само здание штаба хорошо охраняется. Возле него — пулеметная точка. А на всех перекрестках, переулках и дворах вокруг стоят патрули.
— Обидно, но делать нечего, — вздохнул штабс-капитан. — Идем на соединение с нашими. Ведите, Юрий. Только не тем путем, чтобы не примелькаться. Может быть, чуть выше собора.
— Тут евреи живут, — сказал телеграфист. — Народ робкий.
Еврейский поселок был плотно застроен одноэтажными домишками с палисадниками перед лицевыми окнами и небольшими огородами за жилыми строениями. Улочки были кривыми и запутанными, никто из застройщиков особо не прицеливался к их разметке, и не мощеными, почему дождь и превратил дорогу в трудно преодолимое препятствие. Офицеры, оскользаясь, цеплялись за ограды, которые, как правило, тут же и ломались, поскольку не были рассчитаны на мужскую тяжесть.
— Ведите напрямик, — с неудовольствием сказал штабс-капитан. — Сами же сказали, что народ робкий.
— Два погрома пережили, — вздохнул Юрий. — Это серьезное испытание.
И повел офицеров напрямик.
Шли по жирной огородной земле, пудами налипавшей на сапоги. Ломали плетни и изгороди, топтали грядки, пока не уткнулись в глухой забор из добрых трехаршинных досок.
— Этот не сломаешь. Обходить, что ли?
— Обойдем.
Сочно шлепали по грязи, унылый дождь глушил шаги. Телеграфист шел впереди, но, завернув за угол, отпрянул.
— Часовые у входа в дом.
Александр поднял руку. Офицеры привычно замерли. Штабс-капитан шагнул к Юрию, осторожно выглянул.
Как ни мгновенен был его натренированный взгляд, он успел засечь все. И часовых на крыльце, и красный флаг над входом, и грузовой автомобиль чуть ниже дома. Это был «Уайт» с низким железным кузовом и работающим на холостом ходу мотором. Отпрянул за угол, оглянулся, шепнул.
— Атакую бомбой. После взрыва — все в кузов автомобиля. Лечь на пол и не двигаться до моей команды.
