– Ишь, как скрутило невесту нашу!
В нескольких шагах от меня уже знакомая мне рыжеволосая женщина спустилась к воде и полоскала подол своего платья. Стоя почти по колено в реке, она с трудом удерживалась в сильном потоке. Вода, отжатая из подола, уносилась бурыми полосами, и я подумала, что здесь все краски странные.
– Чего уставилась? – спросила женщина. – Свою кровь сначала смой, нечего на чужую пялиться.
Я в ужасе посмотрела на низ живота. На джинсовые штанины комбинезона.
– Голова! – раздался звонкий голосок Верочки.
Я потрогала голову и обнаружила высохший клок волос. Вероятно, с запекшейся кровью.
Верочка была с одним ведром. Она ловко спустилась к реке и зачерпнула воду. Поднялась ко мне и посоветовала:
– Ты вылей, что написала, а то вдруг прольешь на землю. Здесь за такое и прибить могут.
– Ты... уверена? – я сглотнула тошноту.
– Выливай, а то уже все ждут.
Ладно. Спускаюсь к воде и выливаю помои – прости меня, речка. Верочка протягивает второе ведро.
– Сама должна, – говорит она.
Зачерпываю вторым ведром воду, едва не свалившись в сильный поток. Потом приседаю и пригоршнями лью воду на голову, отмачивая засохшую кровь. Берег у речки невысокий, кое-где обнажилась от снега прошлогодняя трава. Мне совсем не холодно – на ближайших ветках кустарника дрожат капли то ли дождя, то ли оттаявшего инея. И тут вдруг повалил снег – хлопьями. Верочка подставила ладошку, рассмотрела улов и с детской наблюдательностью подметила:
– Прямо перхоть старухи, а не снег.
Мы медленно поднимаемся с нею на бугор, потом спускаемся вниз к покосившимся избам вокруг каменной арки с колоколом, а старуха вверху чешет и чешет свои седые выпадающие волосы, хотя по календарю уже наступила весна.
– В доме этой рыжей кроме стола и стульев есть еще что-нибудь? – спрашиваю я.
– Часы, – кивает Верочка. – Большие. Они стоят на полу. На них всегда десять часов и две минуты.
– А стульев сколько?
Верочка подумала, потом ответила неуверенно:
– Всего три, кажется...
– А в других домах?
– У Кирзача есть гамак, он подвязан к потолку. Там всегда лежит женщина с фотографии, а стола целых два. Вон в том доме стоит большая пустая бочка. Пять стульев. Вот в том – восемь. А тебе зачем?
– Так просто. Верочка, ты помнишь аварию? – спрашиваю я осторожно.
– Помню.
– Как ты думаешь, я умерла?
– Не знаю, – Верочка серьезно смотрит снизу мне в лицо.
– А кто знает?
– Пока – никто.
– Пока – это когда будет? – я поставила на землю ведра и убрала со лба Верочки темную прядку, которая запуталась в ее ресницах.
– Думаю, на днях, – кивнула Верочка. – Скоро.
– Опять – скоро?! – простонала я.
– Скоро.
Я вошла в избу, поставила ведра на место и застыла у стола, совершенно не понимая, что мне дальше делать.
– Присядь, – сказала Бауля.
Она сидела у стола и перебирала какую-то крупу. Прижимала темное зернышко пальцем и вела его из общей кучи в сторону. Я села.
– Бауля, можно спросить?
– Можно-то можно, да я пока ничего не знаю.
– Куда отсюда делся стул? Который Федор вынес.
– Никуда, – хмыкнула Бауля.
– Но он же был?
– Был, – кивает она, – а теперь его нет. На нем некому больше сидеть.
– На нем должен был сидеть человек, который не знал мое второе имя, так? – Я встала и в волнении прошлась по избе. – Он больше не придет, потому что я умею прятаться... То есть он меня не найдет!
– Лучше тебе остановиться и замолчать, – предупредила Бауля.
– Почему? Потому что я почти все разгадала, да?
– Нет. Потому что Федька сейчас войдет. А его корежит, когда он слышит твой голос.
Дверь открылась. В избу вошел Федор, с порога вытянул руку и ткнул в меня пальцем:
– Ты!.. Иди к реке, там Кирзач сети закидывает. Поможешь тянуть.
Я застыла на месте.
– Шевелись! – приказал Федор.
Пусть он меня прибьет, но я не пойду к Кирзачу. Федор вздохнул, подошел и уже привычно захватил сзади в кулак лямки моего комбинезона.
– Постой, – Бауля встала, собрала со стола в ладонь черные зернышки, которые она выбирала, а крупу смахнула подолом на пол. Подошла ко мне, оттянула ворот свитера и высыпала зернышки мне за шиворот. – Вот так, и ничего не бойся. Это семена дикой черной редьки. – Посмотрела на Федора: – Теперь можешь выкинуть ее во двор.
Федор в этот раз сильно не размахивался, проволок меня по комнате и выставил за дверь в сени.
У реки собралось пять человек. Я была шестой. Рыжеволосой и Верочки не было. Кирзач расставил нас парами и дал по рыболовной сети с большими ячейками. Он явно рассчитывал на крупную добычу. Мне в напарницы назначили женщину в возрасте с седой косой – короной вокруг головы. Мы стали вдоль берега у самой воды так, чтобы видеть соседние пары – метрах в пяти справа и слева.
Стоим, ждем чего-то. Пытаюсь осторожно рассмотреть свою напарницу, но это тяжело, почти невыносимо. Впервые в жизни мое любимое занятие – попытка сопоставить одежду и повадки незнакомого человека – вызывает страх и животную тоску, как перед несчастьем. Шарю глазами вокруг себя. На берегу лежат два мешка. Из одного выглядывает топор. Лучше уж смотреть на реку, а то дикие мысли в голову лезут. Я пригляделась и заметила, что течение стало спокойней. Кое-где на реке видны места с почти стоячей водой. И вдруг выше по течению показался человек. Он плыл, держась за доску, и вертел головой, осматриваясь. Потом – второй, третий... В клочьях тумана люди то пропадали, то вдруг появлялись совсем близко, с рыбьими глазами на отрешенных лицах. Подплывая к нам, люди с досками начинали отгребать от берега, а на тех, которых вода несла сама, мы и забрасывали сети по сигналу Кирзача. Он с напарником стоял в начале этого странного нереста и отбирал добычу по только ему понятным признакам.
Когда мы с женщиной приготовились бросить сеть на указанное тело, я вдруг почувствовала себя спасателем на водах. Очень важно было правильно закинуть тяжелую сеть и тянуть ее потом, борясь с течением. Странный азарт охватил меня. Женщина тоже оживилась и очень переживала, вскрикивая и матерясь, когда мне не хватало силы тянуть.
Мы вытащили одного. Остальные пары – еще троих. Свалившись без сил на мокрый снег, мы с женщиной смотрели, как мужчины освобождают нашу сеть – в ней оказался крупный человек с обширной лысиной и очками на шее. Я совершенно ясно увидела, что он мертвый, о чем в волнении сказала женщине.
– Конечно, мертвый, если уже распух! – согласилась она, не понимая, чему я радуюсь.
Осматриваю остальных. Абсолютные утопленники, и явно не первой свежести. Только было я взбодрилась, обнаружив в Объедкино настоящих мертвецов, что вселяло какую-никакую надежду на мое живое состояние, как Кирзач взял топор. Обошел тела на снегу, у одного задержался, словно принюхиваясь. И начал примериваться к добыче, расставив ноги поустойчивей и намечая диким глазом место удара.
