Удавка для бессмертных

Ева, оцепенев, смотрела на фотографию Мышки в развернутой книжечке.

– Она мертва? – спросила, уже ни на что не надеясь.

– Не очень ясно, – ответил ей пожилой администратор, – увезли на «Скорой», потеряла сознание в просмотровом зале. Схватилась за сердце и упала. Стол, за которым работала ваша сотрудница, никто не трогал. Желаете посмотреть? Оставить до прибытия группы следствия? Хорошо. Сумочку и выпавшее из нее удостоверение можно забрать. Заявку на газетный материал, который она смотрела, можно взять у администратора по прессе. Валерианки?

Ева посмотрела в близкое незнакомое лицо и встала:

– Спасибо, нет.

Она выбежала на улицу, скользя по холмику наледи у водосточной трубы, завернула за угол и еле протиснулась мимо сотрудников группы реагирования в коридор лаборатории.

Под вспышками фотокамеры два тела на полу и черные на темно-сером ковре лужи крови, неестественно откинутая голова Скрипача и сжатая в кулак ладошка Юны врезались в мозг, словно кадры учебного фильма. Еву тронули за плечо.

– Девушка жива. Назовите коды дверей, надо осмотреть все помещения.

– Там больше никого нет, – прошептала Ева. – Больше вообще никого нет. – Она опустилась у стены на пол, смотрела, как суетится врач возле Юны, как здоровяк в пятнистой форме берет девушку на руки и несет ее к выходу, звуки пропали, в полнейшей тишине шевелились губы незнакомых мужчин: у нее опять проверили удостоверение, потом попросили подписать какую-то бумагу. В полнейшей тишине Ева несколько минут смотрела на стенд «Непредвиденные обстоятельства», пока не поняла, что смотрит на конверт, прикрепленный кнопкой. Держась за стену, встала, сделала неколько шагов и еще издалека увидела отпечатанное на машинке: «Снайперу бригады „С“ Кургановой Е.Н.» Она разорвала плотный конверт, достала лист бумаги, потрясла конверт и заглянула в него. Денег не было. Итак, кого же заказали ей? Пожалуй, лучше сесть. Лучше сразу, здесь же, на пол в коридоре.

«Курганова Ева Николаевна, майор федеральной службы, снайпер, дисциплинированна, исполнительна. Двадцать семь лет, адрес». Фотография. Еще фотография. На одной она в форме старшего лейтенанта милиции, на другой – голая, в шляпе и с кобурой. «Образование высшее юридическое, школа боевой подготовки при МВД (год), переподготовка в войсках спецназа (год, месяц), срок работы в МВД – три года, в службе безопасности – три года. Имеет в собственности автомобиль марки „Опель“ (год, номер), квартиру четырехкомнатную в Москве (адрес), винтовку снайперскую „СВД“ усовершенствованной модели (калибр, номер), счет в итальянском банке (сотрудничество с журналом „Плейбой“, дата). В должности следователя по особо важным делам убила на допросах троих (выстрелы в голову, проникающее ранение твердого острого предмета в мозг: даты, следственный изолятор, объяснение – сексуальное нападение, угроза побега), принимала непосредственное участие в побеге и убийстве киллера Слоника (удушение: дата, следственный изолятор), подозревается в убийстве агента федеральной службы Денисова В. (несколько выстрелов в область груди: дата, офис банка), убийстве бандитского авторитета Феди-Самосвала (ранение ножом в горло: дата, публичный дом Хамида-Паши, Стамбул). В должности аналитика федеральной службы сорвала сделку по продаже „МИГов“ (дата), разработала и принимала непосредственное участие в секретных операциях против спецслужб США по предотвращению установки оборудования слежки на космической станции «Дружба» (дата) и вместе со спецслужбами США по задержанию и вывозу из России лидера курдских террористов (дата). Разведена. Трое приемных детей. Личные пристрастия: приемные дети, оружие. В данное время постоянного сексуального партнера не имеет. В свободное время: снайпер. Метод ликвидации Кургановой Е.Н на усмотрение Кургановой Е.Н.».

Ева достает телефон, вспоминает номер Доктора и не может вспомнить. Это кажется ей странным и очень обидным. Настолько обидным, что впору заплакать. Пока она тыльной стороной левой ладони вытирает глаза, правая механически нажимает кнопки: рука помнит.

– Доктор? Я хочу вам сказать, – она медленно встает, комкает и засовывает письмо и конверт в карман, – я хочу сказать…

– Я не могу в данный момент разговаривать, – доктор Менцель сидит у стола в своей квартире и, перетянув жгутом руку повыше локтя, осматривает выступившую вспученной синей веткой вену на предмет ее протыкания иглой. Игла на шприце, лежащем рядом, устрашающе длинная. А яд безболезненный – вхождение в сон.

– Есть работа, Доктор. Можете не разговаривать. Можете молча поехать в морг специзолятора ФСБ, мы только что с вами там встречались, и произвести вскрытие Скрипача и Мышки.

Ева слышит на том конце провода тяжелое дыхание и вдруг понимает, что Доктор стар, что он перешел грань равнодушия к жизни, за которой – только если повезет – радость случайных привязанностей, цинизм и отвращение к обладанию чем бы то ни было.

– Это все на сегодня? – Доктор, переждав судорожные попытки сердца войти в ритм, не спешит развязывать жгут.

– Нет. Не все. Когда подготовите заключения, можно навестить в хирургическом отделении Юну. Она ранена.

И Доктор сдернул резиновый жгут, подумал и бросил шприц в мусорное ведро. Он походил по комнате, взял телефон и обнаружил, что Ева еще ждет.

– Когда мы сможем поговорить? – Он опустил завернутый рукав рубашки, надел часы.

– Поговорим у Юны.

– Наденьте кольцо.

– Что? – не поняла Ева. – Что вы сказали?

– Я дал вам перстень. Наденьте его и носите, не снимая.

– Это что, приказ? – Ева вдруг почувствовала, что ее губы помнят улыбку.

– Это оберег.

– Есть надеть перстень!

Лето 1984

Малышка тетя Феня с удивлением рассматривает нас. Я стою чуть позади Су, я вижу масляное пятно на ее джинсах и изящные лаковые туфельки – балетная позиция номер один, кажется, когда пятка к пятке, а носки врозь и на одной линии – туфельки эти черные с кокетливым бантиком сбоку и золотой буковкой S посередине бантика.

– И где же вас подобрал мой обормот? – Мы идем вдоль дороги в высокой траве, тетя Феня катится перед нами, вдруг пропадая – она рвет то ли цветы, то ли траву, потом выныривает, поправляет косынку и говорит, говорит… – И как же он меня назвал?

– Он сказал, что вы очень добрая и… – я не успеваю ничего придумать, она перебивает:

– Либо вы, красавицы, врете и это был не он, либо он тут же назвал меня дурой. Ну, что я говорю! – глядя на наши лица, она громко смеется. – Он мне тут недавно письмо прислал: «Пучина жизни засосала меня!» Совсем вы в Москве с ума посходили. А и бледные! Правда, что ли, голод у вас? Или с дороги укачало?

Нас вводят в дом – добротное деревянное сооружение с резными наличниками на окнах и решетками, я от такого сочетания замираю, а Су фыркает. Феня обводит рукой с нескрываемой гордостью заставленное дорогой мебелью и аппаратурой пространство и спрашивает:

– Ну, чего желаете, только честно?

– Помыться, – говорит Су.

– Спать, – говорю я.

– Ну а я бы чайку попила! Вот всем сразу и удружим. Тебя – в бадью, а то баню готовить некогда, ты вот тут устраивайся, в кресле, – меня дружески толкают в плечо, я падаю назад, и кресло услужливо сдувается подо мной с пугающей мягкостью, – а я чай накрою и помыться помогу!

Тетя Феня уводит Су, я слышу, как возятся они за занавеской, я отслеживаю глазами солнечные блики на деревянном полу, потом Феня зовет меня к себе – завлекающее движение рукой, хитрющий вид – и шепотом сообщает:

– Красота-то какая! Ну статуэтка дорогая, ей-богу. Таких он мне еще не присылал. Пена белая, а кожа белей!