проводники приготовили красные флажки. Вот мы уже на мосту, а внизу двинулись вагоны поезда. Осторожно спускаюсь по ступенькам, а потом быстро бегу за поездом.
– Помогите! Женщина отстала! – кричат из вагона.
Проводница и кто-то из пассажиров втащили нас в вагон на площадку, и я еще долго не могла отцепить ладонь от поручня. Этот парень, в прикиде для торжественных случаев, бежал профессионально, но наш вагон был последним!
– Кагэбэшник, твой скворешник на Дзержинской погорел, был ты дятел, стал пострел! Наш пострел везде поспел, настучал и улетел! – верещит Су, подпрыгивая от возбуждения у меня на руках. – Раз-два, раз-два, оторвалась голова, руки-ноги отлетели, быстро бегать не умели! Э-э-э! – Она высовывает язык, я шлепаю ее и спускаю с рук.
Платформа кончилась. Похоже, что по рельсам он не побежит.
– А вот ты бегаешь классно, что и говорить, – похвалила меня Су. – Ты всегда носи меня спереди, я буду охранять тебя сзади.
– Вы из какого вагона? – опасливо косится на Су проводница.
– Да нас чуть не убили! Мы же спасались, вы думаете, кто это был? Это был наемный убийца! Вы все сами видели, это как в кино, только он не герой, он не успел, а мы – герои, – верещала Су. Я вытаскивала деньги, и руки мои дрожали.
Свободных мест не было. Мы сидели в купе у проводницы. Дребезжали пустые стаканы на подносе. Су бегала по полке, размахивая руками и корча страшные рожи: она рассказывала проводнице про невероятные приключения. Начала, конечно, с того, что была самой красивой и дорогой… Я безучастно смотрела перед собой: мне было все равно, тем более что говорила она правду.
Проводница сначала хваталась за щеки ладонями и испуганно ойкала, потом посадила Су на колени, прикрыла ее голые ноги одеялом и только досадливо отмахивалась от тревожащих ее пассажиров. Она подарила Су носки. Надела на грязные ножки. Засыпая, я увидела ее с флажком: приближалась станция. Она взяла клятву с Су, что та дождется ее и не заснет, расскажет дальше. Су поклялась, укрыла меня одеялом и села у самого окна, лицом в стекло, в ночь, в накатывающие огни встречных поездов.
Ленинградский вокзал на рассвете – удручающее зрелище: огромные пустые пространства с одинокими, словно потерявшимися людьми. Я тащусь по перрону, Су сидит на мне, охраняя сзади.
– Вера, у меня страшно болит рот. Вот тут, – Су добросовестно открывает рот пошире, показывая, где именно.
– Я ничего не вижу.
– Я больше не могу терпеть, еще с поезда болит!
– Ну где ты видела, чтобы у преступницы болел зуб?
– Я долго терпела, а сейчас начну плакать! И ноги замерзли.
– Конечно, тебе нужна обувь. Но я боюсь…
– Я ничего не боюсь, но у меня болит зуб!
– Не кричи, дай подумать. Хорошей медицинской помощи не обещаю, но знаю тут недалеко место, где зуб могут выдрать.
– Выдрать! – кричит Су. – Черт с ним, в конце концов, чего жалеть! У меня три четвертых тела куда-то делись, а я буду беспокоиться из-за какого-то зуба?!
В приемной скорой стоматологической помощи я задремала, сидя на стуле, поэтому, когда меня растолкала женщина в белом халате, я не сразу поняла, что ей надо. Женщина оказалась терпеливой, несмотря на полшестого утра, она два раза повторила, что у девочки режется зуб, десна опухла, а молочный она удалила.
– Молочный? – плохо соображаю я.
– Сколько лет девочке? – Она садится рядом и что-то пишет.
– Двадцать пять.
– Я спрашиваю не про ваш возраст, я спрашиваю про ребенка.
– А как вы думаете, сколько ей? – протерев глаза, я смотрю на Су со вздутой от заправленной ватки щекой и резиновым зайцем в руках.
На улице нам на каждом шагу попадались милиционеры. Сначала я шарахалась в испуге, потом, после четвертого, просто не поднимала глаз. Руки мои и спина так устали носить маленькую Су, что я их почти не чувствовала.
– Почему нас не арестовывают? – шепчет Су мне в ухо.
– Наверное, они тебя не узнают.
Открылось метро. В вагоне я поставила Су на сиденье, села и заснула. Потом оказалось, что мы три раза проехали по кольцевой: Су не хотела меня будить. Я выспалась, но вернулся испуг и цапнул мое и так колотящееся сердце мохнатой лапкой.
– Сейчас мы доберемся до твоей квартиры, – шепчу я Су, – и будем смотреть фотографии. Что бы ты там ни увидела, не пугайся. Если я правильно придумала, то все должно кончиться хорошо.
– А что я могу там увидеть? Я эти фотографии знаю наизусть.
– Думай о смешном. Я просто так говорю, вот представь, ты уменьшаешься, уменьшаешься и становишься… бабочкой! Смешно?
– Не смешно. Это Акутагава написал или Оэ? Я это читала у японцев.
– Для своих лет ты страшно начитанный ребенок, скажу я тебе!
Тут с нами случилась истерика, и мы хохотали до того, что Су описалась, о чем тут же громко сообщила в перерывах между приступами смеха.
Дверь квартиры не опечатана. Это может быть и хорошо и плохо. Су хочет подняться этажом выше и взять ключи у девочки, которая приходила к ней играть на фортепиано. Я качаю головой и из прорези на поясе джинсов выковыриваю ключ от ее верхнего замка и двадцать копеек – неприкосновенный запас на метро.
– Ничего не выйдет, – машет рукой Су, – я всегда закрываю на два замка.
Я нажимаю кнопку звонка. Еще раз. Еще. Тишина. Вставляю ключ, замок щелкает, и дверь приоткрывается. По этому поводу мы шепотом проводим совещание. Су думает, что в квартиру кто-то заходил раньше и забыл закрыть второй замок. Я думаю, что в квартире кто-то есть сейчас. Там сидит засада или один дежурный. Если этот человек не открывает дверь, значит, он затаился и ждет, когда мы войдем.
– Бежим? – возбуждается Су.
– Нет, – приседаю я к ней, – хватит бегать. Надо будет придумать какое-нибудь объяснение, чтобы нам дали посмотреть твои альбомы с детскими фотографиями. Я буду говорить, что пришла в квартиру к подруге, в конце концов, я ничего не сделала! А ты – мой ребенок. Значит, я пришла в квартиру к подруге, узнать, что с нею. Где лежат твои альбомы?
– Мои альбомы? В квартире Дални я сгребала фотографии с пола!
Да, я совсем забыла про обыск.
– Значит, – шепчу, – буду сгребать с пола. А ты, если что-то произойдет, кричи «мама!» и беги со всех ног ко мне.
– Ладно, – Су толкнула дверь, мы вошли в прихожую, я щелкнула выключателем – общий вздох облегчения: на первый взгляд квартиру не потрошили.
– Я пойду в спальню сменю трусы, – бормочет Су, стаскивая кофту.
Я на цыпочках прохожу в кухню, осматриваю по пути ванную и туалет. Никого.
Су в своих носках ходит совсем неслышно, когда она потрогала меня сзади за ногу, я заорала и бросилась на пол.
– Здесь никого нет, – заявила она, присев рядом, – я даже под кровать заглянула. Можно пойти помыться?
– Нет, – встаю я с пола. – Сначала – альбом. Потом – мыться и есть, а сначала – альбом.
– Тебе видней, – пожимает плечами Су и ведет меня за руку к книжным полкам. Я оглядываюсь, но запрятаться здесь особенно негде, и из-под штор не торчат носки туфель. На всякий случай я заглядываю за шторы, а Су в это время подтаскивает стул, становится на него и показывает пальцем на альбом. Он очень тяжелый, с бархатной темно-синей обложкой. Раскрыть его я не успеваю.
