в каком-нибудь порту. Он вел «Матушку Карен» в Фоллово море, точно сдавал экзамен на выдержку.
Тут-то и налетел шторм.
Дина одна сидела в каюте, ухватившись за край стола.
Переборки ходили у нее перед глазами.
Увидев, что из нее течет кровь, она засунула между ногами наволочку. И тут же повалилась на стол.
Робкая лужица крови все время меняла направление на досках настила. То она бежала на запад, то на восток, то на север, то на юг — в зависимости от крена судна. В конце концов она превратилась в густой коричневый ручей, застывший между щелями настила.
Фигура матушки Карен на штевне, вырезанная из дерева в виде полногрудой дамы с забранными в пучок волосами, то и дело исчезала в бешеных волнах.
Но она снова гордо выныривала на поверхность и отряхивала с себя волны. Раз за разом. Глаза ее были вырезаны острым ножом мастера из Вефсны. Их пустой взгляд был устремлен то в пучину морскую, то в небеса.
Море проявило свой истинный, коварный нрав. В этом году на два месяца раньше, чем обычно.
Антон приказал зарифить паруса. Андерс, как коршун, стерег ячмень от воды.
Стихия была безжалостна. Сворачивать к берегу не имело смысла. Там было полно рифов и шхер.
Антон взял курс в открытое море. Ничего другого им не оставалось. Ветер был порывистый и капризный, но ему пришлось уступить людям — недаром Андерс с Антоном много лет учились приноравливаться к нему.
Каждый раз, когда судно выравнивалось и Андерс чувствовал, что оно слушается руля, его словно что- то толкало в бок. Дина!
Борьба с ветром дарила ему сладострастную радость. Он испытывал наслаждение. Они подчинили себе волны, подчинили ветер. Судно и паруса.
Таким бейдевиндом ему ходить еще не случалось. Нижняя губа у него выпятилась вперед. Брови топорщились от соленой воды. Внешне он был похож на мокрую рукавицу, которую на бечевке тянули за судном. Внутри — это была железная свая. Что бы там ни случилось, а водить суда он умел!
Дина лежала на койке с задернутым пологом и не видела того, что творилось за иллюминаторами, которые заливала вода.
Все, что осталось непривязанным и незакрепленным, перекатывалось по каюте. Дина подсунула под себя непромокаемую робу и между приступами боли обеими руками держалась за койку.
Александр Пушкин заглянул к ней в окно и заговорил о смерти. Ведь она поразила беднягу в живот! У него была с собой книга стихов. Как подарок от Лео. Он смеялся так, что тряслись все переборки. Потом он с силой хлопнул Дину книгой по животу. Пушкин свободно входил и выходил через иллюминатор и каждый раз приносил новую книгу. На животе у Дины скопилось уже много книг, ей было тяжело, и углы у них были острые.
В конце концов они почему-то превратились в кровавую массу, которая свешивалась через край койки тонкими лохмотьями.
Дина пыталась удержать книги, но не могла. Этот смуглый человек тут же кидал на нее новые книги с острыми краями. Громким голосом, в котором слышалось отчаяние, он то кричал о своей ненависти к женщинам, то, стиснув зубы, называл Дину шлюхой Медного Всадника или своей дорогой Наташей.
Его голос, похожий на голос Лео, вырывался из ветра с такой силой, будто Пушкин кричал в рупор. Этот голос разносил ее голову на тысячи частиц.
Это был сам морской призрак. С руками кузнеца и шрамом Лео. Наконец он вытащил ружье Фомы и прицелился в Дину. Бах!
Он попал в Ертрюд! Ертрюд стояла в углу, и вместо лица у нее зияла дыра! Как это могло получиться?
По ногам Дины струилась горячая кровь и постепенно застывала ледяной пленкой.
Ветер чуть-чуть стих.
Дина приподнялась настолько, что смогла скомкать простыню и засунуть ее между ногами. Потом с трудом добралась до двери и позвала Андерса. У нее чуть не вырвало легкие. Крик пронесся, точно ведьма на шабаш. Заглушая грохот воды и вой ветра.
Сомнений не осталось. С Диной что-то случилось.
Андерс замерз, устал, и глаза у него резало от соленой воды. Он поставил вместо себя другого. И пробрался в каюту, откуда, словно бешеный рык, летело его имя.
В дверях он остановился, чтобы перевести дух. С одежды текли потоки воды.
Его зюйдвестку давно унесло в море. Со светлых растрепанных волос на лицо и шею бежали реки. Жесткие от соли волосы прилипли к макушке, отчего Андерс стал похож на рассерженного тюленя. Подбородок выдавался вперед больше обычного.
Он с удивлением смотрел на Дину. Смотрел и не верил своим глазам.
Дневной свет упрямо проникал сквозь мокрые стекла. Андерс увидел голые ноги и бедра Дины. Пропитанную кровью простыню. Ее стоны напоминали скрип судовых ларей и непогоду. Она протягивала к нему руки. В глазах была мольба.
— Господи Боже мой! — Он опустился перед ней на колени.
— Помоги мне, Андерс!
Она даже не пыталась прикрыться. Он обнял ее, бормоча в отчаянии что-то нечленораздельное.
— Я умираю. У меня внутри все порвано, — прошептала она и закрыла глаза.
Андерс вскочил и хотел броситься на палубу за помощью. В одиночку он не мог с этим справиться. Но Дина открыла глаза и пристально посмотрела на него.
— Молчи! Никому ни слова! Помоги мне! — просипела она сквозь зубы.
Он обернулся в растерянности. Наконец ее слова дошли до его сознания. Он тут же вспомнил, что женщины подчиняются иным законам. Вспомнил о женских страданиях. О женской судьбе. О женском позоре.
На секунду он потерял дар речи. Потом слабо кивнул ей. Открыв дверь каюты, он откашлялся, прочищая горло, и рыком приказал Антону:
— Дина заболела! Толлеф встанет вместо меня! Вели юнге согреть воды.
Антон был вне себя от злости. Черт бы побрал всех баб, которым непременно нужно идти в море! То у них морская болезнь, то им подавай Трондхейм! С ними добра не жди! Сущее наказание-Юнга, еле державшийся на ногах от морской болезни, принес горячей воды в деревянном ведерке, но половину расплескал по пути. Андерс встретил его в дверях. Обоих трясло, оба были бледны. Хотя и по разной причине.
В каюту он юнгу не впустил и задернул полог перед койкой Дины. Сбросив с себя кожаную куртку, голый по пояс, он принял у юнги ведерко. И приказал принести еще.
Несчастный юнга еле стоял на ногах. Слабый после морской болезни, испуганный и растерянный. Его лицо напоминало ладонь с ободранной кожей после работы с железом на сильном морозе.
— Шевелись, собака! — рявкнул Андерс. Это было так на него не похоже, что парня как ветром сдуло.
Дина затихла. Она позволила Андерсу перекатить себя на бок, чтобы вытащить из-под нее кровавые простыни. Андерс видел, что они насквозь мокрые.
От них шел сладковатый, тошнотворный запах. Андерса чуть не вывернуло. Усилием воли он подавил рвоту.
Ничего не соображая, Андерс обмыл и уложил Дину. Так близко к женщине он еще никогда не был. Его охватило желание, смущение и бешенство.
Он подложил старый кожаный плащ под чистую простыню, которую нашел в сундучке у Дины. Уложил ее поудобней. Она была очень тяжелая и почти безжизненная. Не открывала глаз, лишь тяжело дышала и
