Грёнэльва, сумма выкупа — двенадцать скиллингов.
— Почему ты не выкупила письмо Юхана, Дина? — спросил Андерс.
В его голосе послышались странные нотки. Словно он хотел выучить эти слова наизусть и не мог их запомнить.
— А я и так знаю, что в нем написано, — невозмутимо ответила Дина, будто они говорили о направлении ветра.
— Знаешь, что в нем написано?
— Да.
— Господи Боже мой!.. Ты сошла с ума?
— В нем написано то же самое, что и в предыдущем.
— Ах вон что! И что же было написано в предыдущем?
— Что Юхану нужно немного денег, чтобы снова поехать в Копенгаген и заняться богословием.
Андерс как будто растворился за газетой.
— Я ничего не знал об этом.
— А зачем тебе знать? Я не хотела тревожить тебя.
Слышалось тихое тиканье часов. Оно, словно клювом, долбило их дыхание и заполняло уши Вениамина нестерпимым шумом.
— Ты поможешь Юхану?
— Нет!
— Ты шутишь?
— Нисколько!
— Не может быть, Дина!
— За все эти годы Юхан получил больше, чем ему причиталось. При этом он никогда не работал, а только ходил по городу с книгами под мышкой. Теперь учиться должен другой. А это стоит недешево.
— Кто же этот другой?
— Вениамин.
Газете явно стало не по себе. Она зашелестела. И под столом задвигались большие ноги.
— А можно спросить, куда ты собираешься отправить Вениамина?
— В гимназию в Тромсё. Он будет изучать иностранные языки и готовиться к экзамену артиум [5]. Только за одно учение придется платить тридцать шесть талеров. А еще комната, питание…
— Тромсё! Комната, питание! Но, Дина, он же еще ребенок!
— Вениамин не может жить здесь вечно…
— А он знает об этом?
— Пока нет. Хотя мы с ним раньше говорили об этом.
— Он слишком мал. — Таким голосом Андерс отдавал приказ бросить якорь. Голос был не сердитый. Но остановить якорь не мог уже никто.
Дина остановила якорь:
— Чем раньше он начнет учиться, тем лучше.
— Но кандидат Ангелл хороший учитель.
— Я не хочу, чтобы Вениамин торчал в Рейнснесе. Через некоторое время он уже ничего, кроме Рейнснеса, и знать не захочет.
Кажется, Андерс смеется? Кто это там смеется?
— Дина, к чему такая спешка? У Вениамина впереди много времени.
— Зачем ему годами сидеть на необитаемом острове?
— Ты чувствуешь себя здесь как на необитаемом острове?
Кто-то прошел по гостиной. Куда они собираются? Почему не сидят на месте?
— Дина, ему будет трудно.
— Я знаю. — Голос Дины.
От этих слов голова Вениамина сжалась и превратилась в ничто. Внутри этого ничто колотился орех. Он причинял боль и хотел вырваться наружу. Вениамин попытался встать и выйти к голосам. Но не смог. Об этом нечего было и думать.
— Как я понимаю, ты сама сообщишь Вениамину, что ему предстоит уехать из дому?
Голос Андерса звучал близко-близко. — Да.
Нет, нечего было и думать о том, чтобы куда-то пойти.
— А мне доложишь, когда все будет уже решено?
— Ты не правильно к этому относишься, Андерс.
— А как я должен к этому относиться?
— Просто мне кажется, что я лучше понимаю, что Вениамину надо.
— Еще бы, ты же мать!
Послышалось смачное посапывание. Значит, Андерс набил трубку. Набил трубку! Странно иногда ведут себя люди.
Некоторое время пахло трубкой. Потом Дина сказала:
— Почему ты рассердился?
— Я не рассердился. Просто я чувствую себя дураком, с которым никто не считается. Ты нас всех подавила, Дина. Ничего хорошего из этого не получится, вот увидишь. Я знаю, ты привыкла решать все одна. Но если уж ты выбрала меня в мужья, тебе придется смириться с тем, что я захочу принимать участие в твоих решениях.
— Ты и принимаешь в них участие, — мягко сказала Дина. Слишком мягко.
— Нет. Ты даже словом не обмолвилась, что собираешься отправить мальчика учиться. И не спросила, как я к этому отнесусь.
— Я бы непременно спросила. Просто я еще не привыкла к тому, что у меня есть муж.
Вениамин так и видел, как она то прячется, то появляется в мыслях Андерса. Верткая, точно ласка. Она, как ласка, могла скрыться в любой, даже самой узкой щели, прежде чем успевали заметить кончик ее хвоста.
— Дина, а его ночные кошмары?
— Это болезнь, она пройдет, когда он уедет из Рейнснеса.
Она сказала «болезнь». Но ведь он-то знает, что это не правда. Болен был не он, а русский. И его болезнь была смертельна. У него была пробита голова. Зачем Дина лжет? Чтобы спастись? Неужели и она лжет, как все остальные?
Стоя посреди комнаты матушки Карен, Вениамин вытянул вперед руки. Ему хотелось погасить зеленый.
Стеклянный купол керосиновой лампы, сделанной в виде херувима. Это хоть немного утешило бы его. Он растопырил пальцы. Но он был никому не нужен, даже лампе матушки Карен. Лампа отомстила ему. Зеленые осколки впились ему в голень. Под запах керосина русский вытекал из него маленькими красивши каплями.
Вениамин продолжал стоять не двигаясь, даже когда все сбежались к нему и заговорили разом, перебивая друг друга.
ГЛАВА 12
Олине не должна так кричать, думал Вениамин. В Рейнснесе вообще никто не кричал, кроме него самого и Олине. Но крик Олине был невыносим. В нем было что-то зловещее, потому что она как будто имела на это право. Не зря же она была Олине!
— Боже Всемогущий, покарай всех, кто злоупотребляет Твоими дарами! — кричала она с пылающим лицом.
Открытые двери кухни внушали страх. Вот опять. Наверное, лучше перебраться обратно в дом к Стине. Но ведь и там было ненадежно. Там был Фома.
— Хозяйка не должна так обращаться с мукой!
Злой визгливый поток тек с губ Олине, из глаз струились слезы. Она не предполагала, что у нее будут свидетели, кроме Tea. Но ведь у людей есть уши! Дина с мукой уже давно была в конюшне.
