— За крысенка мстишь? — прошипел он. И сквозь зубы процедил: — Я еще живой.
Он попытался подняться, но Денис сложил пальцы и костяшками ударил Хана в кадык. Хан захрипел и, жадно хватая ртом воздух, повалился навзничь.
Денис опустился на корточки перед распластанным Ханом. Ноги у него дрожали и его слегка подташнивало.
— Ну что, живой, подлюга? — проскрежетал Денис. — Ну ниче, подыхать ты будешь в другом месте. — Он взвалил на себя обмякшего Хана и, согнувшись от тяжести, пошел к старому хранилищу. Подойдя к двери, Денис сбросил его у двери, вынул из кармана шелковую бельевую веревку, лейкопластырь и стал скручивать ему руки. Денис это делал спокойно, не чувствуя жалости. Взяв Хана за волосы, он прилепил ему на рот пластырь. Затем втащил его бессознательное тело в хранилище. В нос ударил запах сырости и затхлости. Денис бросил Хана на кучу мусора и, резко повернувшись, быстро вышел. Закрыв дверь, он прошептал:
— Я отомстил за тебя, Сергунчик!
Он сел на стоявший возле двери ящик и вынул, пачку сигарет. Закурив, Денис принялся наблюдать, как на небе одна за другой вспыхивали звезды. Он не знал, сколько он так просидел в отрешенности. До его слуха из хранилища вдруг донесся шершавый звук, потом он услышал стон, похожий на крик.
— Ну что ж, приговор приведен в исполнение, — еле слышно произнес Денис.
Он отбросил окурок и закурил новую сигарету. Стоны стали слышны сильнее, он вдруг почувствовал жалость к Хану.
— Нет, нет, — закрыв руками уши, прошептал Денис, затем резко встал и пошел к интернату: он боялся, что вся доброта, собранная в нем, заставит его помиловать Хана, но делать этого не хотел.
Заметив, что Денис отошел от хранилища, двое парней выбрались из укрытия и бросились к двери склада. Рванув на себя дверь, они влетели в хранилище, откуда донесся крик ужаса. Через пять минут пацаны, остервенело ругаясь, вытащили на площадку окровавленного Хана. Один из них отошел в сторону: его стало тошнить, второй побежал к интернату.
Денис лежал в спальне, заложив руки за голову, и смотрел, как полоски света от проходящих мимо интерната машин двигались по потолку. Вдруг тишину интернатовского двора взорвал вой сирены «скорой помощи»...
Хана увезли в ту же больницу, где лежал Сережка. Наутро о случившемся знал-весь интернат. Когда он шел по коридору, все разговоры затихали, и его провожали испуганными взглядами. Вдруг до него донеслось:
— Дьявол!
К нему подошел подросток и, стараясь не смотреть ему в глаза, сказал:
— Тебя к директору!
Денис спокойно вошел в кабинет. Сергей Егорович, задумчиво нахмурившись, мерил шагами свой кабинет. Рядом с ним сидел Владимир Николаевич. Увидев вошедшего Росина, директор резко повернулся и сдавленным голосом проговорил:
— Росин, ты убийца! — и вдруг сорвался на крик, стал выплевывать гневные слова: — Ты убийца! Как тебя только земля носит?
— Я убийца? — усмехнувшись, спросил Денис. — Вы мне докажите это.
Директор, сжав кулаки, приблизился к Денису, но, взглянув на него, остановился и беспомощно опустил руки.
— Это докажут, не сомневайся, докажут, — сказал, поднявшись со стула, Владимир Николаевич. — И мне жаль, что тебя не расстреляют, — гневно произнес он.
— Не надо, Владимир Николаевич, — остановил воспитателя директор, подходя к столу. Он устало опустился на стул. — Мы ничего и никуда сообщать не будем, — обреченно сказал он, — хватит нам Стриженова. Но ты, Росин, можешь выметаться из интерната, чтобы ноги твоей здесь не было, — и директор швырнул на стол конверт с его документами.
Когда Денис вышел из кабинета, Владимир Николаевич, стоявший у окна, задумчиво произнес:
— Напрасно вы это, Сергей Егорович. Надо было вызвать милицию и в наручниках вывести его из интерната. И потом, с вас еще за него спросят, если он где-то что-то натворит.
— Я это понимаю, прекрасно понимаю, но держать Росина в интернате выше моих сил и, если он здесь будет находиться, то это значит, что может случиться что-нибудь подобное, такое же страшное и бесчеловечное. Если меня спросят за Росина, я отвечу, что он сбежал, выкрав документы. Но видеть этого дьявола я не могу, понимаете, не могу.
Денис поднялся в спальню, побросал вещи в сумку и, прихватив магнитофон, стал спускаться по лестнице. Навстречу ему поднимались Раиса Ивановна с физруком.
— Ты еще здесь, мразь? — набросилась она на него. — Да вы посмотрите, он же пьяный! Как ты смеешь в таком виде быть в интернате? Надо немедленно вызвать милицию, Игорь Викторович.
— Зачем? — остановил ее физрук. — Выкинем его на улицу, пускай убирается отсюда, сопляк.
— Да я и сам уйду! — с ненавистью бросил Денис. — Чтобы ваши рожи не видеть, от которых меня уже мутит, садисты, насильники. — Он сплюнул им под ноги и вышел на улицу, громко хлопнув дверью.
Возле калитки он вдруг услышал крик:
— Денис!
Он обернулся. Его догонял Родька. Денис опустился и подхватил его на руки.
— Ты уходишь, ага? А как же я? Не уходи, Денис, — и Пушок обхватил его за шею.
Дениса полоснула по душе слезная жалость к этому малышу, единственному, кто прибежал попрощаться с ним.
— Я к тебе приеду еще, Родька. Ты меня будешь ждать?
— Ага, — и Родька прижался губами к его щеке...
Выброшенный из интерната Денис Росин оказался один в миллионном городе. Первой его мыслью было поехать к Владу. Найдя телефон, он позвонил ему домой, но, услышав его голос, Денис бросил трубку. Он испугался встречи с другом, так как Влад был работником милиции, и Денис не верил, что он сможет понять его и все то, что произошло с ним.
Пошел дождь — предвестник долгой холодной осени. Ежась от холода, Денис стоял в растерянности, размышляя о том, к кому же пойти в этом большом городе. И где-то в укромном уголке сознания мелькнула мысль о Свете. Он набрал ее номер. Она сразу сняла трубку, как будто ждала этого звонка, и с готовностью предложила ему перебраться к ней.
Света жила с отцом, но тот по контракту работал в Нигерии. С этого телефонного звонка для Дениса Росина началась новая жизнь. Через Свету он познакомился с парнями, которые занимались сексуальными играми на деньги. Неделю Денис присматривался, подавляя в себе отвращение и стыдливость, но вскоре сам стал принимать участие в играх. «Дурное дело нехитрое», — говорил он, складывая в джинсовую куртку выигрыш. В этих играх он встретил Оксану, ту восьмиклассницу из интерната, прошедшую первые уроки секса у физрука, выполняющую в этих оргиях роль «сосиски»
Постепенно Денис пристрастился пить. Первые дни его полоскало, выворачивая всего наизнанку, а потом он стал пить до помутнения в голове. Ему было хорошо и легко: уже не давили никакие мрачные мысли. Он забывался в пьянстве и разврате и с каждым днем затаптывал в себе мальчишку. Но горьким было утреннее пробуждение, царапающее когтями совести по душе. Утром, просыпаясь на большой кровати среди шелковых простыней, Денис начинал презирать самого себя. Он жил в роскоши, ни в чем не отказывал себе, но бывали минуты, когда ему хотелось сбросить эту джинсовую униформу, стереть с лица это обаяние, которое так привлекало женщин, вскочить на коня и ускакать в тот жестокий, но по-своему добрый мир, где были его друзья и брат. Ему было стыдно, что он не смог преодолеть в себе страха осуждения, когда через мальчишку передал Родьке большой полосатый арбуз. И даже к Стрижу он не смог подняться. Он оставил всякие «вкусности», как говорил Стриж, в металлической корзине для
