СТРАЖ ЗАКОНА.
ЗАПИСКИ СЕРЖАНТА МИЛИЦИИ
Все девять лет службы в милиции я слышал от командиров: «Ты — страж закона! Ты обязан соблюдать социалистическую законность, выполнять уставы и приказы». И я свято верил в это и был готов прийти на помощь тому, кто попал в беду. Я гордился тем, что моя служба необходима и что я нужен людям, которых призван охранять.
«Такие парни нам нужны в милиции». Эти слова, сказанные при беседе генерал-майором милиции, постоянно звучали во мне. И я гордился этим, продолжая нести нелегкую милицейскую службу. Вскоре я перестал быть нужным, потому что отказался слепо исполнять приказы начальства. Постепенно наступило прозрение и понимание того, что скрывается под сенью закона, какова она в действительности, милицейская служба.
Я почувствовал усталость, копившуюся годами, но не от противостояния преступникам и хулиганам, а от борьбы за выживание в органах, за право быть самим собой. Я понял, наконец, что все девять лет обманывал себя, потому что обманывали меня: трудно служить в милиции, живя по закону совести и чести.
Однако все по порядку.
— Призывникам строиться на плацу! — раздалась команда дежурного офицера.
Мы соскочили с кроватей и вышли на плац. Был холодный осенний вечер. Перед нами стоял капитан милиции и выкрикивал фамилии призывников. Они выходили вперед. Услышав свою фамилию, я тоже вышел из строя. Нас набралось тридцать парней. Некоторые из них галдели, недоумевая: «За что нас?» Какой-то остряк пошутил: «За изнасилование. Твоя подруга на тебя заяву написала!»
— Не, мужики, я серьезно, куда нас? — спросил кто-то.
Только в поезде мы смогли разговорить нашего сержанта.
— Будете, мужики, служить в военной милиции, — улыбаясь, поведал он.
Некоторые парни загоревали. Кто-то предложил выпрыгнуть с поезда, а один, не выдержав, выдохнул в сердцах:
— Да западло в ментовке служить! Меня же кореша потом задолбают!
Для меня же эта новость была в радость: сбывалась давняя мечта мальчишки, бывшего когда-то юным дзержинцем.
Через двое суток нас привезли в часть. Было раннее утро, и в казармах еще спали. Вымывшись под душем, мы надели серые хэбэ и стали все одинаковыми в этой мешковатой, смешно сидевшей на нас форме. Посмотрев на себя в зеркало, я почувствовал прилив радости, как мальчишка, напяливший на себя солдатскую форму.
Через три дня у нас началась «учебка». Каждый день шли занятия, но больше всего мне нравилась специальная подготовка, где мы изучали основы уголовного и административного права. Нам, вчерашним пацанам, пришлось задуматься над многими проблемами, которые для нас раньше просто не существовали.
Не знаю, как другие, но я с каким-то рвением взялся за «спецуху», внимательно слушал нашего взводного. Может, я бы и в свободное время читал конспекты, но наши тетради после занятий уносили в пузатом портфеле и выдавали их только перед занятиями.
Что я тогда знал о милиции? Что это трудная, но романтическая профессия — не больше. А теперь мы слушали лекции по спецподговке, занимались самбо, учились стрелять и узнавали многое из того, что нам потом пригодилось на службе. Через два месяца «учебки» у многих из нас появилось одно желание: скорей бы попасть на маршрут.
Наконец, мы дождались того часа, когда встали в строй вместе со «стариками», и тогда я впервые услышал:
— Приказываю заступить на охрану общественного порядка!
Мы запрыгнули в грузовики, покрытые брезентом, и колонной стали выезжать из части. Из репродуктора доносилась песня из телефильма о знатоках: «Наша служба и опасна и трудна...»
У меня мороз по коже от мысли, что я милиционер, что заступаю на службу и буду охранять город, в котором служу. И вот я, перепоясанный новой скрипучей портупеей, шагаю по улице. И у меня, как, наверное, у каждого из нас, было тогда непреодолимое мальчишеское желание — скорее задержать преступника, но «старики» над нами лишь посмеивались. Нам повезло — никакой дедовщины у нас не было, только «старики» отбирали у нас новые полушубки и не пускали на свои любимые маршруты.
Старшим мне попался парень с Украины. Я и сейчас вспоминаю его добрым словом. Сколько он преподал мне уроков, которых мы не изучали! Мне отчетливо запомнились его слова: «Запомни, на нашей службе надо пахать, и по совести — мы же на виду! Мы несем двойную службу: и солдатскую, и милицейскую. Преступников у нас, конечно, много, и ты можешь их задержать, но гораздо труднее каждый день тащить службу».
Я понимал, какая ответственность лежала на каждом из нас, и, ежедневно сталкиваясь с людьми, теми, кто просил помощи, и с теми, кто нарушал закон, нам нельзя было ошибиться. За каждой ошибкой стояла чья-то судьба.
Служба досталась не из легких. Для себя я тогда решил: никогда и ни за что не быть «мусором». Всякая мразь на маршруте в злобе называла нас «бойцами дикой дивизии», но простые люди относились хорошо. Они кормили нас, в лютые морозы звали погреться. Служба превратилась в нашу повседневную жизнь. С кем мы только ни сталкивались: и с алкашами, и с хулиганами, и с насильниками, даже с девушками-насильницами; встречались с пацанами, ходили на семейные скандалы — «семейки», как мы их называли. Кто-то из нашего призыва в первые месяцы службы задержал преступника. Мы завидовали ему, когда он получил «жука», знак воинской доблести. Отцы-командиры заботились, чтобы мы были тепло одеты, чтобы всегда был ужин, когда поздно ночью возвращались в казарму.
Служба мне не была в тягость. Каждый день для меня был особенным: развод, новый маршрут со своими неожиданностями. Было хорошо на душе, когда гасли в домах огни и люди спокойно отдыхали, ведь мы, вчерашние пацаны, тоже были в ответе за их покой. Под конец дежурства садились в крытые машины и с залихватской песней: «Ты ж мене пидманула, ты ж мене пидвила» возвращались в часть, где нас ждали теплые письма из дома.
Мы с нетерпением ожидали весеннего призыва, челябинских парней, как нам обещали командиры, чтобы расспросить земляков о родном городе, по которому очень скучали, где остались наши родные и любимые.
