отсека, и аккуратно поместил на опоры. Когда механические стыковочные кронштейны надежно захватили бот, покрытая коврами палуба вздрогнула.
Лишь только Хонор появилась из стыковочного туннеля, ей отсалютовал аккуратно и нарядно одетый лейтенант-коммандер, почетный караул вытянулся по стойке «смирно». По системе внутренней связи не прозвучало обычного объявления о прибытии офицера, зато засвистели боцманские дудки. Они были старомодными, духовыми, а не электронными, какие использовались в КФМ, и Хонор держала руку в ответном салюте до тех пор, пока они не смолкли.
– Разрешите взойти на борт, сэр? – спросила она, когда стало тихо.
– Разрешаю, миледи, – ответил лейтенант-коммандер, резко опустив руку от козырька высокой фуражки.
Хонор подумала, насколько неудобен, вероятно, его китель со стоячим воротником. Сохранять ослепительную белизну его было, по всей видимости, нелегко, но смотрелся он действительно здорово.
Не менее впечатляюще выглядели и морские пехотинцы почетного караула. Как и на Грейсонском флоте, но не на КФМ, морская пехота АИФ считалась армейским подразделением, назначенным нести корабельную службу. К тому же на андерманских кораблях пехоты было расквартировано гораздо меньше, потому что ее единственной задачей было проведение боев на суше и абордаж. Но тренировали их так же отменно, как и морских пехотинцев Мантикоры, а вид у них был внушительный и грозный – даже в парадных мундирах. Грудь черных кителей была украшена тесьмой (что показалось Хонор несколько вычурным), а стоявший во главе офицер носил перекинутый через плечо отороченный мехом гусарский ментик и высокую меховую фуражку с серебряной кокардой в виде черепа на лбу.
От удивления Хонор подняла брови: череп и кости означали принадлежность морских пехотинцев «Дерфлингера» отряду гусаров «Мертвая голова», аналогу личного полка Ее Величества в Королевской Армии Мантикоры. Густав Андерман лично разрабатывал эскиз мундиров «Мертвой головы», пытаясь отразить в нем «прусское наследие», и Хонор сразу заинтересовалась главным: неужели и в повседневном обиходе эта форма столь же неудобна, как выглядит со стороны? Впрочем, репутация «Мертвой головы» – как и у того, кто придумал эту форму, – была такова, что люди редко позволяли себе смеяться над ними. За исключением военного времени, их редко можно было увидеть вне границ Потсдама, а их присутствие здесь было признаком того, что Рабенштранге пользуется покровительством императора.
Оставив отряд, замерший по стойке «смирно», на шаг позади, офицер поднял в приветствии шпагу, и Хонор, ответив вежливым кивком, проследовала за Шенингер к лифту. Коммандер нажала нужную кнопку и, едва лифт тронулся, грустно улыбнулась Хонор.
– Наши люди выглядят чересчур живописно? – негромко сказала она.
– Да, пожалуй, – ответила Хонор нейтральным тоном, не понимая, куда клонит Шенингер, но коммандер только покачала головой.
– Уверяю вас, наша повседневная форма гораздо практичнее, миледи. Временами мне очень хочется, чтобы покрой нашей парадной формы был не так явно старомоден, но я думаю, мы бы потеряли часть самих себя, если бы сменили ее.
Ироничный тон провожатой заставил Хонор улыбнуться и задать более откровенный вопрос:
– А ведь те гусары – из «Мертвой головы», не так ли?
– Да, это они.
В голосе Шенингер послышалось удивление, оттого что их узнали, но через свою связь с Нимицем Хонор не почувствовала настоящего удивления в эмоциях девушки.
– Мне казалось, что они покидают Потсдам только в военное время, – то ли заявила, то ли спросила Хонор.
Шенингер подтвердила:
– Обычно это так, миледи. Но герцог Рабенштранге – двоюродный брат императора. Они вместе учились в Академии и всегда были очень близки. Его величество лично приказал приписать отряд «Мертвой головы» к флагманскому кораблю герцога.
– Понятно, – медленно кивнула Хонор.
Коммандер снова улыбнулась. Улыбка получилась еле заметная, но Хонор почувствовала удовлетворение Шенингер и поняла, что девушка специально подвела беседу к тому, чтобы сказать последнюю фразу. Хонор задумалась, не было ли это просто попыткой мимоходом прибавить вес своему хозяину. Из того немногого, что она пока поняла о коммандере Шенингер, этот вариант показался ей маловероятным. Гораздо более правдоподобным было предположение, что коммандер хотела убедиться, насколько хорошо Хонор осознает, что все исходящее из уст Рабенштранге можно рассматривать как мнение правящих кругов, близких к императору. Какими бы ни были намерения Шенингер, девушка вела себя безупречно, и Хонор почувствовала искреннее восхищение. Тонкость в общении ей никогда не давалась, но это не означало, что она не могла оценить ее в других.
Лифт остановился, и коммандер повела своих спутников по коридору к люку, охраняемому двумя одетыми в черное морскими пехотинцами, которые при их приближении встали по стойке «смирно».
– Гости к адмиралу, – объявила Шенингер, – Нас ждут.
– Так точно, мэм, – ответил один из морпехов на стандартном английском языке (Хонор оценила эту любезность) и нажал кнопку на панели связи,
Секунду спустя дверь плавно открылась.
– Прошу вас, миледи, – обратилась к ней Шенингер, указывая рукой на вход в самую роскошную каюту из всех, когда-либо виденных Хонор. Размеры помещения были немного меньше ее собственных апартаментов на борту «Грозного», но обстановка отличалась кардинально.
– А! Леди Харрингтон!
Чин-лу фон Рабенштранге, с улыбкой протягивая руку, встал, чтобы приветствовать ее, одновременно с ним поднялись еще два офицера. Оба мужчины: один, слишком коренастый для андерманца, был одет в форму капитана, а на плече другого, коммандера, виднелся аксельбант офицера штаба, как и у Шенингер.
– Герцог Рабенштранге, – пробормотала Хонор, пожимая его руку.
Лицо стоявшего позади герцога капитана приобрело несколько страдальческое выражение, потому что он увидел ручное оружие на поясах ее охранников и попытался взглядом передать адмиралу свое беспокойство, но сам Рабенштранге только кивнул, представляя своих спутников:
– Капитан Гунтерман, капитан флагманского корабля, и коммандер Хаузер, моя разведка.
Его подчиненные вышли вперед, чтобы в свою очередь обменяться с гостьей рукопожатиями.
– Мои телохранители, милорд, – ответила Хонор, – Майор Лафолле, гвардеец Кэндлесс, гвардеец Говард.
– Ах, да! – воскликнул Рабенштранге, – Я читал о майоре Лафолле в вашем досье, миледи.
Без малейшего колебания он протянул грейсонцу руку, даже намеком не попытавшись подчеркнуть свое благородное происхождение, и на сей раз улыбка, которой он одарил Хонор, была серьезной.
– Вам повезло, что вы имеете таких преданных и – судя по донесениям – квалифицированных телохранителей.
Лафолле покраснел, а Хонор только кивнула.
– Да, милорд, повезло, – просто сказала она, – Я надеюсь, что их присутствие не составит проблем?
– Если следовать строгим предписаниям протокола, вероятно составило бы, – ответил Рабенштранге, – Но, учитывая данные обстоятельства и ваш собственный статус, я полагаю, все будет одобрено.
Капитан Гунтерман явно был не согласен с этим, и Хонор ему посочувствовала. Она знала, как бы она чувствовала себя, если бы иностранный офицер захотел притащить с собой на ее корабль вооруженных сопровождающих, да еще в присутствии представителя Дома Уинтонов. Однако Рабенштранге выглядел вполне искренним. Казалось, он от души радовался встрече с ней, а в эмоциях, которые она ощущала через свою связь с Нимицем, различались радушие, предвкушение развлечения и какое-то дьявольское удовольствие вкупе с несомненной серьезностью.
– Благодарю вас, милорд. Я ценю вашу чуткость, – сказала она.
