— Нет, увольте, не могу. Никак не могу. Дела. До свиданья. Надеюсь на вас, Диомид Саввович…
— Да-да…
Художник вышел провожать гостя. Черников присел к столу, ожидая его возвращения.
— Наденька, — спросил он у жены Диомида, — кто этот блондин?
— Знакомый, можно даже сказать, наш старый знакомый. Где-то его Диомид откопал лет пять назад, то ли в «Стойле Пегаса» познакомились, то ли еще где, сейчас не помню. Он очень помог нам с заказами, когда было трудное время. Диомид что-то для него реставрировал или писал, точно не знаю. Или для его знакомых. Но приятный человек, правда?
— Тоже художник?
— По-моему, нет. Любитель, близок к богеме. Чай будешь?
— Спасибо, не откажусь. А как его фамилия?
— Не знаю, спроси лучше у Диомида, — улыбнулась Наденька.
Художник вернулся в комнату оживленный, потирая руки.
— Каков, а? — он кивнул на дверь. — Не возродятся, видишь ли, промыслы! Возродятся, еще как возродятся.
— Сядь, выпей чаю… — позвала его жена.
— Я верю, что и на моей родине, в Заднестровской Бессарабии, когда она полностью освободится от власти боярской Румынии, тоже будут народные художественные промыслы. А уж в России-то, с ее вековыми традициями народного творчества…
— Ты, никак, собираешься домой, Диомид? — спросил Черников.
— К боярам? Да они меня повесят! — засмеялся художник. И тут же посерьезнел. — Рад бы, да сам знаешь, пока не могу. Но верю, что еще буду там жить и работать.
— Как фамилия твоего знакомого? — невзначай поинтересовался Анатолий.
— Фамилия? — озадаченно переспросил художник. — Ты знаешь, я как-то никогда не спрашивал его об этом. А что?
— Так… Интересно.
— Кстати, он тут оставил кое-что, просил пока сберечь. Не поможешь мне забросить на антресоли?
— Давай… — вяло согласился Черников.
Диомид притащил из прихожей два больших тяжеленных чемодана. Вдвоем, подставив шаткую стремянку, они с трудом запихнули один на антресоли.
Со вторым пришлось повозиться — он был больше и тяжелее первого, неудобный, громоздкий. Диомид неловко подал его, и Черников, не удержав чемодан, выпустил из рук оборвавшуюся ременную ручку. Чемодан грохнулся на пол, закрытые замочки не выдержали, откинулась крышка, и взору изумленных друзей предстали тщательно упакованные в картонные коробки, раскрывшиеся при ударе об пол, старые иконы.
Художник потрясенно опустился перед ними на колени, дрожавшими пальцами провел по одной из икон.
— Семнадцатый век. «Морской Никола». Северное письмо, — он поднял к стоявшему над ним Черникову побледневшее лицо. — Что это? Откуда?
— Не знаю… — Анатолий быстро слез со стремянки, присел рядом с Калистру на пол, открыл другую картонную коробку. — А эта?
— Тоже семнадцатый, «Святой Зосима», покровитель казачества. Ты знаешь, они не имеют цены! Это же исторические реликвии! Откуда они у него?
— О чем он просил? — быстро повернув лицом к себе художника и встряхнув его за отвороты домашней куртки, спросил Черников. — Ну?!
— Толя, я…
— Диомид! Мы знаем друг друга много лет, мы вместе голодали студентами, вместе ходили на демонстрации. Ты сам пришел после революции в газету рисовать плакаты. Ты знаешь, кто я, а я — кто ты. Иначе не спросил бы. Ну?
— Он просил убрать чемоданы, а потом он за ними придет.
— Когда?
— Не сказал… Толя, но это же такие ценные вещи!
— Вот что, Диомид, — поднимаясь с колен, сказал Черников. — Дело тут явно нечистое. Жене пока ни слова. И вообще, никому ни слова. Под любым предлогом не отдавай этому человеку иконы. Скажись в отъезде или… Кстати, ты знал, что здесь?
— Нет, что ты, откуда. Он никогда об этом не говорил. А если он придет за ними?
— Не открывай. Нет тебя дома, понял? А я, когда приду, позвоню, а потом постучу четыре раза. Вот так: тук-тук… У меня есть друг по Красной армии. Я посоветуюсь с ним.
— Художник? — Диомид бережно убирал иконы в коробки.
— Нет, чекист…
Виктор Петрович пододвинул стул, сел напротив плачущей женщины в разорванном платье. Подождал немного, положив руки на колени. Потом легонько тронул ее за плечо.
— Вы хотели обязательно говорить именно со мной. Я слушаю.
— Это вы начальник МУРа?
— Да, говорите. Можете ничего не бояться — здесь нет посторонних, только наши сотрудники.
— Я… Я не знаю, как начать, — Ангелина всхлипнула, вытерла ладонью глаза. — Все так ужасно, стрельба, испуганные люди…
— Хорошо, я помогу вам. Расскажите для начала об ограблении Стромынской церкви.
— Вы знаете? — она недоуменно уставилась на Виктора Петровича.
— Знаем. И о посещении вами комиссионного магазина Кудина, и о многом другом. Лучше все-таки, если вы все расскажете нам сами. Иначе зачем было просить встречи со мной? — мягко улыбнулся Виктор Петрович.
— Только вы можете помочь, приказать! Я боюсь, что Пан убьет Андрея. Он уже убил Психа, а теперь может убить Андрюшу. Он все сделает, что прикажет Антоний.
— Давайте по порядку. Кто этот Андрюша?
— Воронцов, живет на Ордынке. Это мой друг. Поверьте, он ни в чем не замешан, ничего не знает. Спасите его, я вас умоляю!
— Хорошо, мы примем меры. Антонием зовут Николая Петровича?
— Да, он скрывает свою кличку, но я случайно услышала, как его так назвал Пашка.
— Какой Пашка?
— Телохранитель Антония. Не знаю фамилии, клички тоже. Они вообще не называют друг друга по кличкам при посторонних. Знаю еще, что с ними часто бывает какой-то Банкир. Они его боятся и слушаются. — Ангелина снова всхлипнула.
— Тоже из блатных?
— Нет, не похож. Барин в нем чувствуется. Я слышала, как они говорили между собой о нем, что он бывший офицер-артиллерист.
— Где живут? — продолжал расспрашивать начальник МУРа.
— Не знаю. Они назначали встречи. Сегодня Пашка должен был прийти за мной и Паном в «Нерыдай». Вы поймали Пана?
— Кого вы знаете еще?
— Убитого Психа. Больше никого.
— Сейчас расскажете все подробно нашему сотруднику, опишете каждого из преступников: внешность, привычки, места, где они бывают. Потом мы поговорим еще.
Виктор Петрович встал, отошел в сторону вместе с Козловым.
— Вот что, Коля. Пана возьмут, я не сомневаюсь. Сейчас же направь людей на Ордынку и одновременно в срочном порядке поднимите все имеющиеся материалы по Антонию. Все, что есть, ко мне на стол! Как только объявится Греков, его тоже ко мне…
