– Я. Вы звонили? Что нужно?
– Есть хочется, – усмехнулся Григорий.
– Хорошо, пошли, – выругавшись про себя, Котенев направился ко входу в парк. Посланец Манакова поспешил следом.
Молча дошли до шашлычной. Котенев дал Григорию денег, велел взять шашлыков и сухого вина, а сам сел за столик – не выступать же ему в роли официанта?
Анашкин быстро принес салаты, вилки, граненые стаканы, пять порций шашлыка и две бутылки портвейна. Разлил, не дожидаясь Котенева, выпил и начал жадно поглощать мясо.
– Чего не пьешь? – поднял он на Михаила Павловича глаза.
– Я за рулем, – коротко объяснил тот. – В чем дело, объясните мне, наконец!
– Родственник твой, – принимаясь за вторую порцию шашлыка, начал Григорий, – обещал, что ты мне заплатишь за услугу.
– Какую услугу?
– За то, что передам, как велено.
– Сколько? – Котенев сунул руку в карман. Интересно, насколько развита фантазия у этого голодного и пьющего животного? Сколько он запросит и за какую информацию?
– Hа первый случай меня устроит тысяча, нет, полторы, – быстро поправился Григорий и протянул через стол руку.
Михаил Павлович покорно вложил в нее радужные бумажки:
– Говори!
– Виталик просил напомнить, что он никого не взял с собой, – тихо сказал посланец. – Ты должен его вытащить оттуда или перевести. Велел рассказать, каков там санаторий, однако, стоит ли? Это и так любой знает, что не курорт, а вот насчет его молчания подумай, Михаил Палыч.
– Так, значит? – Настроение у Котенева резко испортилось: сидит за проволокой, щенок, и лает на луну, брешет, кому ни попадя о делах родни, да еще требует помощи, угрожает. Соображал бы, подлец, что язык головы лишать может.
– Спасибо за сообщение, – Михаил Павлович застегнул пиджак, собираясь уйти. – За все уплачено, доедайте и допивайте.
– Это как? – удивился Григорий. – Погоди, еще не все. У меня тоже просьба есть. Приткнуться надо на приличное место, чтобы с деньгой и не горбатиться лишнего. Но с моей биографией не очень-то жалуют в отделах кадров.
– К сожалению, я не располагаю такими возможностями, – встал Котенев. – Всего доброго.
– Постой, – поднялся Григорий. – Тогда ссуди деньжат.
– Сколько?
– Двадцать тысчонок дашь – и разбежимся, – нагло улыбнулся Ворона.
– Обкакаешься от жадности, – почти ласково сказал ему Котенев. – Держи еще за хлопоты – и гуляй!
Он сунул в нагрудный карман рубашки Григория купюру, но тот ловко прихватил его руку:
– Дешевку нашел?
– Послушайте, милейший, – вырвал руку Михаил Павлович.
– Здесь не место и не время. Люди оглядываются. Пошли на улицу.
Григорий с сомнением поглядел на Котенева – чего это вдруг тому приспичило разговоры заводить на улице, уходя от стола с недопитым вином? Или это для него так, мелкие брызги? Привыкли шиковать тут, но сейчас не на такого нарвался! Анашкин своего шанса не упустит – жирный карась бьется на крючке, и не наколоть такого фраера, еще не нюхавшего, почем фунт лиха, все равно что себя не любить.
– Зачем на улице? – набычился Ворона.
– Я же сказал, люди на нас оглядываются, – понизив голос, миролюбиво ответил Михаил Павлович. – Излишнее внимание ни к чему. Пошли, пошли, – и он потянул Григория за собой к выходу.
На крыльце шашлычной Котенев огляделся и, быстро сориентировавшись, завел Ворону за здание харчевни.
– Так, за что я должен платить? – спросил Михаил Павлович.
– Родня твоя за валютку сел? – Анашкин облизнул языком пересохшие губы: жалко оставленной на столе недопитой бутылки портвейна, но выигрыш от разговора мог стать неизмеримо больше.
– Короче, ближе к делу.
– Ты тоже человек, как я вижу, не бедненький… Не боишься, что Виталик разматываться начнет? Помоги ему и помоги мне, чтобы и я язык за зубами держал крепко…
Договорить он не успел – Котенев резко двинул его в солнечное сплетение, а когда согнутый его ударом Ворона сломался пополам, добавил сверху по затылку.
Анашкин рухнул, захлебываясь блевотиной, корчась от жуткой боли и кривя рот в беззвучном крике.
– Забудь навечно мой телефон, – наклонившись к его лицу, прошипел Михаил Павлович. – Еще раз объявишься, прибью!
