станется. Место глухое, ждать помощи от прохожих нечего, а юнцы хмелеют от собственной безнаказанности и вседозволенности.
– Извините, – сказал Лыков. – Я осознал. Могу идти?
– Не так, – усмехнулась очкастая. – Вставай на колени!
– Еще чего? – набычился Лыков.
– Считаю до трех, – прошипела девчонка, а собачьи морды с оскаленными клыками придвинулись ближе.
– Раз… Два…
«Собаки без намордников, точно порвут… – Аркадий почувствовал себя жалким и слабым. – Рискнуть?»
– А-а-а! – дико заорал Лыков, размахивая кейсом, и, зажмурив глаза, рванул напролом через кольцо обступивших его парней и девчонок.
Не ожидавшие такого, они невольно расступились, и Аркадий побежал, не разбирая дороги. Через несколько минут он вылетел на оживленную улицу и перешел на шаг, тяжело отдуваясь и вытирая выступивший на лбу пот. «Сволочи», – дрожащей рукой засовывая в карман волглый от пота платок, заключил Лыков. – Имеют старт, какой не снился другим, а от жиру бесятся. Чего им не хватает? Жрут от пуза, в любой вуз дорога открыта, а после еще на работу за кордон определят. Не надо годами горбатиться на службе за квартиру, машину, дачу, диплом, не надо унижаться, выпрашивать. Им собачек покупают породистых, любовь к животным прививают, а они?
Дома он набрал номер телефона Кислова:
– Олег? Привет! Аркадий. Помнишь, ты мне как-то говорил про секцию каратэ? Ну, не важно что… Нет, морду не набили, а вот я хочу кое с кем посчитаться.
Утром следующего дня Лыков проснулся с головной болью. Сохло во рту, противно скребло в носу – видно, начинался насморк. За окном зарядил мелкий моросящий дождичек. На работу жутко неохота, а воспоминания о вчерашнем унижении и собственном страхе портили настроение.
Подтянув поближе телефон, Аркадий упорно набирал номер районной поликлиники: просто так не пойти на работу нельзя – Котофеич и одного дня дома посидеть не даст. Придется вызвать врача и получить больничный. Правда, у них там тоже социалистическое соревнование за снижение нормы больничных человекодней – придумают же такой термин! – но не прогуливать же?
Дозвонившись, он вызвал врача, нехотя встал и спустился вниз за газетами. Из свернутых газетных листов выпал конверт. Аркадий прочел обратный адрес – от сестры.
Вернувшись в квартиру, он завалился на диван, и, прикурив сигарету, начал читать послание. В общем, ничего нового: как жила провинция, так и живет – в магазинах нет ни зеленого лука, ни свежей капусты, мясо круглый год по талонам. За последние несколько лет ни разу не было на прилавках колбасы. И на детей ничего не купить – нет шуб, пальто, платьев, а у сестры двое. Пишет, что на новый год детям дали на елке подарки, положили в кулечки и по два мандарина, а дочка спрашивает, как их есть, и начала кусать прямо с кожурой, будто яблоко. Зефира уже лет десять не видели, а бананов и персиков никогда не пробовали. Ждут обещанного улучшения жизни, а когда-то оно будет?
Аркадий поиграл желваками на скулах – чем он может помочь, когда сам гол, как сокол?
Газеты читать чего-то расхотелось – опять о недостатках и призывы к активности, а как ее проявишь, например, у себя в НИИ, если все в руках Афанасия Борисовича, а над тобой Котофеич сидит. Впрочем, в любом НИИ не лучше – сплошные «жоры», «лоры» и «доры», что остряки расшифровывают, как «жены ответственных работников», «любовницы ответственных работников» и «дети ответственных работников», а случайно уцелевшие научные кадры тянут за всех…
Провалявшись с полчасика, он встал, сварил суп из пакета и опять завалился на диван, не зная, чем заняться в ожидании врача, Благо, тот не заставил себя ждать.
Участковым врачом была неразговорчивая, замотанная пожилая женщина. Измерив температуру и быстренько перекрестив Аркадия стетоскопом, она выписала больничный на три дня, поставив сакраментальный диагноз ОРЗ.
Закрыв за ней дверь, Лыков вернулся на диван: делать совершенно нечего, остается только валяться и курить одну сигарету за другой. Были бы деньги он нашел бы себе достойное развлечение. А так… Вот если бы получить денег сразу и много! Мечта…
Может, бросить все к чертям, уволиться из института, податься в слесари или токари? Вон, везде таблички на досках объявлений: требуется, требуется, требуется! Вспомнился замполит в армии, проводивший нудные занятия. Один из солдат, желая разыграть его, спросил отчего безработные на Западе не поедут к нам, на наши стройки и предприятия? Ведь у нас профсоюз силен и блага социализма…
Капитан вытер платком побагровевшие залысины и ответил:
– Денег у них нет на дорогу! – чем вызвал дружный хохот.
М-да, но это так, мысли по поводу, а делать-то чего, болеть? Сидеть дома и ждать у моря погоды? А может, это самое верное? Ничего не предпринимать, ни о чем не задумываться и покориться судьбе? Когда- то она должна смилостивиться, повернуться лицом, одарить удачей…
Первое, что бросилось Аркадию в глаза, когда он переступил порог родного института, – обтянутая красным материалом тумбочка с цветами, среди которых почти потерялся большой портрет главного шефа в траурной рамке. Вокруг суетились деловитые женщины из профсоюзного комитета, в отдалении стояли Афанасий Борисович и секретарь парткома, беседуя вполголоса и сохраняя на лицах приличествующее обстоятельствам выражение. Приносили новые букеты, кто-то бегал с банками в туалет за водой.
Аркадий прошмыгнул мимо начальства, и, не дожидаясь лифта, взбежал по лестнице на свой этаж.
В кабинете все шло по обычному утреннему распорядку – Сагальский с кислой миной неторопливо раскладывал бумаги; Кучумов уже опустил в стакан кипятильник и разворачивал бутерброды; Ленька Суздальцев опаздывал, а Никифоров курил.
– Читал? – вместо приветствия обратился он к Лыкову. – В газете пишут, что у наших артистов, после гастролей за рубежом выдирают по девяносто процентов из гонораров. Жалуются, бедняги. Меня, вон,
