громадную сумму по тому времени, — но, вопреки обычаю, не раздал этих денег казакам, а по решению войска употребил на укрепление города. Донцы решили Азов не сдавать, оборонять от врага до смерти. В ту пору в городе обосновались пять тысяч казаков и восемьсот казачьих жен…
Весной 1641 года войска султана Ибрагима направились двумя путями к Азову: на кораблях из Константинополя и по суше из Крыма. Владыка турок назначил командовать армией сераскир-пашу Гуссейна, дал ему шесть тысяч мастеров осадного дела, нанятых в европейских странах, венецианских кораблестроителей, немецких специалистов по подкопам, французских картографов, опытных в воинском деле греков и шведов. Только пехота армии насчитывала более ста тысяч человек при ста двадцати девяти осадных пушках, стрелявших ядрами полпуда весом, шестистах семидесяти четырех полевых пушках и тридцати двух мортирах. С моря Азов обложили сорок пять больших турецких кораблей и множество мелких судов. Для земляных работ османы пригнали толпы молдаван и валахов.
24 июня войска сераскир-паши Гуссейна подошли к стенам Азова и раскинули лагерь, растянувшийся на множество верст. Очевидцы отмечали, что днем над лагерем стоял такой шум, будто бушевал на море страшный шторм, а ночью, когда турки зажигали костры, казалось, будто горит степь.
Как только лагерь установился, к стенам города подъехали три богато одетых всадника: янычарский начальник Магомет-Али, представлявший турецкого главнокомандующего, Куртага — от командующего флотом османов, и Чехом-ага — приближенный Крымского хана. Они предложили казакам сдать город без боя, торжественно обещая им сохранить жизнь и заплатить тут же двенадцать тысяч золотых червонцев, а еще тридцать тысяч, лишь только донцы оставят крепость.
Казаки обещали подумать. Всю ночь в станичной избе горел свет: атаманы составляли ответ на предложение. Есаул записывал речи и переводил их на турецкий язык:
«…Город Азов — строение великих царей греческих, православной христианской веры, а не вашего басурманского царя турецкого, и завладел он им напрасно. Мы — Божьи люди! Вся наша надежда на Его милость, и на Пречистую Богородицу, и на всех святых Его угодников, и на своих братьев-товарищей, которые живут на Дону по городкам. Они нас выручат. Имя нам — вечное казачество донское вольное, бесстрашное! И нас не так-то легко победить… Теперь мы сидим в Азове малыми силами нарочно, чтобы посмотреть ваш турецкий ум и промысел…
А серебро и злато мы берем у вас за морем. То вы и сами знаете. А жен себе выбираем у вас же, уводим из Царьграда и живем с ними. И город Азов мы взяли у вас своей волей…
Мириться нам с вами и верить вам нельзя. Разве может быть мир между христианином и басурманином? Христианин побожится душой христианской и на том стоит, а ваш брат, басурманин, побожится верою басурманской и все-таки солжет.
К нам больше со своей глупой речью не ездите. Сманивать вам нас — это только время терять понапрасну. Кто придет — мы того убьем. Делайте то, для чего вы к нам под Азов-город присланы. Мы у вас же взяли Азов малыми силами, так и вы добывайте его своими многими тысячами…»
Так писали отчаянные люди, беспримерные вольные храбрецы, отводя от Руси возможность новой страшной войны, надеясь только на себя и Господа Бога!
Ночью 25 июня в турецком лагере заиграли трубы, ухнули большие барабаны, затрещали янычарские барабанчики и жалобно застонали свирели. Османские полки начали строиться. Рассветное солнце позолотило полумесяцы над бунчуками. Яркими маками, словно пятна свежей крови, алели фески турок. Снежной белизной выделялась янычарская пехота, ярко сверкали дорогие доспехи всадников в украшенных самоцветами и страусовыми перьями шлемах. Изрыгая клубы порохового дыма, заговорила многочисленная турецкая артиллерия.
Штурм был страшен. Первыми пошли на приступ немецкие полки со стенобитными машинами, а за ними устремились свирепые янычары — краса и гордость османского войска. По стенам стреляли, не давая защитникам высунуть головы, немцы прорвались к воротам и пытались взломать их топорами и ломами, янычары приставили лестницы, карабкались по ним на стены и башни.
В ответ загремели казачьи пушки, заряженные дробью и мелкими железными осколками. Янычары проваливались в заранее вырытые донцами западни и гибли под смертоносным огнем, но на место убитых тут же вставали новые. Уже громадное алое знамя с золотым полумесяцем взвилось над стеной крепости, и турки, как муравьи, облепили бастионы, но казаки сумели скинуть их обратно в ров. И рядом с мужьями сражались казачьи жены!..
Только к следующему утру затихла ужасная битва: атаки не прекращались весь день и большую часть ночи. Летописи свидетельствуют, что за эти сутки были убиты шесть янычарских начальников, два немецких полковника, около шести тысяч наемных немецких солдат, а трупы погибших турок лежали широким валом вокруг стен всего города, и вал этот был выше пояса рослого человека! Тучи воронья, закрывая солнце, слетались к Азову. От жары тела убитых разлагались, стало нечем дышать.
Под вечер к городу подъехал турецкий парламентер с переводчиком и попросил разрешения убрать трупы, предлагая за каждого убитого янычара по золотому, а за их начальников и полковников-немцев — по сто серебряных рублей. Казаки отказались от денег.
— Мы не торгуем мертвыми, — ответил атаман. — Нам не дорого ваше серебро и злато, а дорога слава наша вечная!
Два дня турки хоронили убитых. Печаль царила в их пестром лагере. На третий день они приступили к планомерной осаде крепости. За короткое время тысячи пригнанных ими рабочих насыпали земляные валы выше азовских стен.
И тогда свершилось небывалое! Все слышали о подвиге трехсот спартанцев во главе с царем Леонидом, но многие ли знают, что с ними были еще семь сотен союзников. И держали они оборону в узком ущелье против нескольких тысяч! А здесь из осажденной крепости вышли все пять тысяч ее защитников и в голой степи остановили турок, общее число которых достигало трехсот тысяч. Один — против шестидесяти!
— С нами Бог! — кричали казаки. — Разумейте языцы и покоряйтесь, с нами Бог!
История не знает других примеров такой дерзости и отчаянной храбрости, какими прославили себя во все века русские воины. Атака казаков была столь стремительна и неожиданна, что турецкие полки не выдержали и… побежали!
В этой вылазке донцы взяли несколько знамен и двадцать восемь бочек с порохом, которыми тут же подорвали выстроенный турками вал. Но радоваться было еще рано. Турки отошли, окопались и начали насыпать новый вал — дальше от города, но зато выше прежнего. Этот вал тянулся на пять верст и возвышался подобно горе. На него втянули тяжелые пушки.
Ужасающая бомбардировка продолжалась шестнадцать дней и шестнадцать ночей, не прерываясь ни на минуту! Турецкие ядра ломали стены, разбивали дома, валили башни. Земля тряслась от грома орудий, и, как писали потом казаки, «дым топился до небес». Город быстро превратился в руины, но казаки затаились в них, прорыли, как кроты, под турецкий лагерь двадцать восемь подземных ходов и делали смелые вылазки. За разрушенными стенами они неустанно насыпали земляные валы — во время осады их построили четыре! Турки тоже начали рыть ходы, и пошла отчаянная война под землей.
Потом вдруг стрельба из пушек прекратилась, и двадцать четыре дня подряд османы кидались на приступ, пытаясь взять уже не стены, а насыпанные донцами валы. Однако все приступы были отбиты горстью оставшихся в живых защитников Азова. Нигде в мире нет таких храбрецов! Склони голову, читатель, перед их светлой памятью.
Донцы уже изнемогали. Однако и туркам приходилось нелегко. Они ничего не знали об осажденной крепости: перебежчиков среди казаков не было, а от пленных не могли добиться ни слова даже под чудовищными пытками. Плохо закопанные трупы людей и лошадей разлагались на жаре, удушающий смрад стоял над степью. Не хватало воды и продовольствия. Начались болезни, раненые умирали без помощи и ухода. Наконец паша решился обратиться к падишаху с просьбой отложить взятие Азова до следующей весны.
«Паша! Возьми Азов или отдай свою голову!» — ответил ему султан Ибрагим.
В сентябре сераскир-паша задумал одолеть защитников крепости измором. Две недели подряд он каждый день посылал на штурм по десять тысяч солдат, бомбардировку продолжал днем и ночью. Вот что писали впоследствии об этом времени защитники Азова: «Ноги под нами подогнулись, и руки наши уже служить замертвели. А уста наши не глаголют от беспрестанной стрельбы пушечной и пищальной. Глаза наши, по ним, поганым, стреляючи, порохом выжгло…»
