гуттаперчевой прокладкой.
Слабо щелкнул, вставая на место, оптический прицел. Протерев его линзу кусочком мягкой замши, Даниэль открыл затвор – отлично смазанный, он мягко отошел назад, жадно ожидая, пока в него вставят обойму с остроголовыми разрывными пулями, зажатыми в тускло-желтых гильзах с красными полосками ободков.
Дослав патрон в ствол, он подошел к окну и посмотрел в прицел – оптика словно бросила ближе к глазам ступени здания Верховного суда, строй застывшего в ожидании прибытия Колара почетного караула, толпу корреспондентов, тонкие ножки микрофонов, установленных на верхней площадке лестницы и поднявшего руки дирижера военного оркестра. Крестик прицела пополз по спине дирижера, скользнул по ступеням и остановился на микрофонах.
Прикрыв глаза, чтобы глаза немного отдохнули, Даниэль положил ствол винтовки на край вырезанного в стекле отверстия – ждать осталось совсем недолго, из-за поворота уже показался кортеж...
Подскочивший адъютант распахнул дверцу, и полковник Колар, привычно придержав затянутой в тонкую белую перчатку рукой фуражку с высокой тульей, вышел из лимузина, старательно сохраняя на лице доброжелательно-величественное выражение, заранее тщательно отрепетированное перед зеркалом.
Ударили литавры оркестра. Печатая шаг, подошел начальник почетного караула с обнаженной саблей в руке. Защелкали затворы фотокамер, выпуская слепящие вспышки блицев; застыли, вытянувшись в струнку, стоящие на ступеньках лестницы здания Верховного суда гвардейцы, с пышными султанами на касках. Захлопнув дверцу лимузина, привычно занял место на шаг позади патрона адъютант – молоденький лейтенант, недавно выпущенный из военного колледжа и еще не переболевший бонапартизмом.
Скосив глаза, Колар с неудовольствием отметил, что среди собравшихся не видно представителей духовенства – промашка, надо было бы и их притащить сюда, но забыли за недостатком времени, а сейчас поздно исправлять оплошность.
Приняв рапорт начальника почетного караула, полковник Колар обошел строй, держа руку под козырек. Сказав несколько приветственных слов собравшимся, он начал медленно, сохраняя достоинство, подниматься по ступеням, покрытым ковром. Сзади, отстав на шаг, следовал адъютант, держа под мышкой сафьяновую папку с текстом присяги, обращения к народу и правительствам дружественных стран. За ним шли остальные, приглашенные участвовать в церемонии. Верховный судья ждал полковника в актовом зале...
Сидя у телевизора на своей вилле, Джеймс Хон устало потер ладонями измятое бессонной ночью лицо и, повернувшись к Лесли, попросил:
– Плесните мне на два пальца виски... Нет, разбавлять не нужно. Хочется взбодриться. Как только закончится эта комедия, у нас опять будет много работы. Флот вышел?
– Да, сэр, – подавая ему стакан, ответил Лесли. – В шесть утра они выбрали якоря и легли на курс к нашим берегам.
– Отлично, – сделав добрый глоток, блаженно зажмурился Хон...
Прижавшись щекой к прохладному дереву приклада, Ривс начал шептать молитву, прося деву Марию простить ему грех. Крестик прицела медленно наплыл на голову Колара и остановился чуть пониже пуговицы на фуражке. Задержав дыхание, Даниэль начал выбирать пальцем свободный ход спускового крючка...
Открыв чемодан, Португалец встал перед ним на колени и достал нечто тяжелое, завернутое в промасленные тряпки. Развернув их, извлек короткоствольный автомат, вставил в него рожок и передернул затвор. Повесив автомат за плечо, он порылся в чемодане и вытащил несколько гранат. Аккуратно вставил в них запалы и, подойдя к запертым дверям парадного, прислушался...
Слушая приемник, Анна примяла в пепельнице сигарету и, включив зажигание, развернула малолитражку для выезда со двора.
Адъютант не успел понять, что произошло – в лицо ему вдруг брызнуло теплое и студенистое, неприятно потекшее по шее, а полковник Колар, словно споткнувшись, рухнул на ступени, разбросав в стороны затянутые в белоснежные перчатки руки и натужно сипя.
Покатилась свалившаяся с его головы фуражка, дернулись ноги, обутые в коричневые лаковые штиблеты, дернулись некрасиво, показывая светло-оливковые носки и не тронутые загаром, поросшие темными волосами ноги под брюками с кантом. На губах полковника выступила кровавая пена, а под пробитой головой быстро натекала темная лужа. И только увидев ее, адъютант понял, что в лицо ему брызнуло мозгами диктатора, выбитыми разрывной пулей.
Бросив винтовку, Даниэль опрометью кинулся вон из кабинета. Скорее к лифту, скорее!
Влетев в кабину, он нажал кнопку первого этажа, приплясывая от нетерпения – как медленно он спускается: сейчас и те немногие секунды, за время которых скоростной лифт падает вниз, кажутся чуть ли не вечностью. Выскочив из кабины, он увидел Португальца, занявшего с автоматом в руках позицию у дверей. На улице уже слышалось урчание моторов и топот множества ног, обутых в тяжелые солдатские ботинки.
– Удача? – крикнул Португалец и, увидев, что Даниэль показал ему большой палец, махнул рукой. – Уходите! Они сейчас будут здесь.
Через минуту в дверь застучали приклады. Подняв автомат, Португалец полоснул очередью. За дверями послышались крики и стоны.
Не теряя времени, он отскочил в сторону и спрятался за выступом стены вестибюля. Грохнул взрыв и двери рухнули. Вскинув оружие, Португалец дал еще одну длинную очередь и бросил гранату. Солдат смело с крыльца.
Оглянувшись, он увидел, что малолитражка с Анной и Ривсом выехала со двора и быстро покатила по узкой улочке, ведущей в трущобы.
У парадного раздался рев бронетранспортера и бухнули очереди крупнокалиберного пулемета. Оглохший, отплевывающийся от набившейся в рот пыли Португалец сменил рожок в автомате и осторожно выглянул. Ясно, что долго ему не продержаться, но он обещал Даниэлю и Анне дать пять минут.
Бронетранспортер подогнали к самому крыльцу, и, прячась за ним, солдаты перестраивались для атаки. С другой стороны здания тоже урчали моторы и слышался топот.
«Вовремя они уехали», – выдергивая чеку из гранаты, подумал Португалец.
Хлопнула дверь черного хода и он метнул туда гранату, зная, что, кроме наемников из корпуса Колара, врываться сейчас в здание туристической фирмы больше некому. Другую гранату он бросил к дверям парадного входа, заметив, как, проползая под днищем бронетранспортера, в вестибюль пытаются просочиться автоматчики.
Ухнули взрывы, повисла в воздухе пыль, секанули по стенам осколки, кроша мраморную облицовку, снова затрещали автоматы, а раненный в бок Португалец отполз в угол, кусая губы от жуткой боли и сожалея, что не оставил ни одной гранаты для себя.
Солдат он встретил очередью в упор и, стреляя, кричал что-то бессвязное, яростное, ненавидящее. Получив в ответ десятки пуль, насквозь прошивших тощее тело, в котором уже едва держалась жизнь, подогреваемая только жаждой мести, он выронил из ослабевших рук автомат и затих, сжавшись в маленький комочек.
Подошедший к нему офицер с удивлением увидел на лице убитого застывшую улыбку...
– Куда ты гонишь? – тревожно оглядываясь, спросил Ривс.
– Домой, – сворачивая на очередную узкую улочку трущобного квартала, откликнулась Анна.
– Туда нельзя! Я же стрелял из твоего кабинета! Им потребуется всего несколько минут, чтобы узнать это. И к Португальцу нельзя...
Анна притормозила и остановила машину. Откинувшись на спинку сиденья, она несколько секунд смотрела прямо перед собой, а потом зарыдала, закрыв лицо ладонями:
– Что же нам делать, Дэн, что?
– Из города не выбраться. – Он погладил вздрагивавшее плечо Анны. – Перестань, сейчас не время плакать. Через полчаса, самое большее через час, номер твоей машины и твои фотографии будут на каждом полицейском посту. Понимаешь? Если сейчас они ищут только меня, то скоро будут искать нас обоих!
Вытерев платком лицо, Анна небрежно бросила его рядом с собой и, включив мотор, медленно поехала
