— Козы… в огороде… всю капусту, — с натугой, едва шевеля немеющими губами, прошелестел дед. — А по осени новая…
Уронив голову на грудь, он сполз на пол; из угла губ протянулась тоненькая струйка крови. Теряясь в седой щетине, доползла до подбородка и застыла…
Бухнув, распахнулась дверь, застучали по стенам пули, зазвенели, раскатываясь по полу, стреляные гильзы, подвал стало затягивать сизым вонючим пороховым дымком. В грохоте автоматов почти потерялись глухие, как удары молотка по сырой доске, точные выстрелы карабина Волкова. Внезапно наступила тишина — немцы опять отступили, оставив у порога незакрытой двери тела двух солдат.
Подрагивающими от напряжения, измазанными кровью пальцами Антон достал из подсумка новую обойму; оттянув затвор, перезарядил карабин. Заманчиво пробраться ближе к двери, чтобы взять автомат у убитого, но риск получить пулю слишком велик.
Сколько еще он сможет продержаться? Час, два? А потом? Рядом лежит мертвый хозяин явки, и какой теперь толк от полученного нового пароля, от названного адреса и имени? Какой толк, если сам Антон застрял в подвале, а кругом немцы, и он не успел все сделать до того, как они обнаружили его отсутствие в кладовке?
Как теперь выбраться отсюда? Как уйти в лес, как вернуться на место последней ночевки? Наобещал ребятам, а сам вляпался… И где они сейчас, что с ними, успели уйти от погони, скрылись в болотах или приняли неравный бой и теперь лежат, безучастные ко всему — к войне, страшному лету сорок первого, прорывам немецких танков и бомбежкам, к собственной, так нелепо оборвавшейся жизни? Сколько раз еще придется умыться горячей юшкой, пока научишься как следует воевать?
Во дворе загремело, черная тень закрыла оконце. На всякий случай Волков выстрелил, но пуля цокнула о что-то твердое и, зло взвизгнув, ушла рикошетом в небо. Видимо, немцы закрывали чем-то окно.
Уголовники, притихшие во время перестрелки, завозились, робко приподнимая головы в попытке посмотреть — что там делает смертник, пытающийся и их утащить за собой в холод небытия? Жив он или его уже пристукнули?
Убедившись, что Волков еще жив, лысый и Щур снова ткнулись носами в гнилые доски пола — ну его к шуту, может, удастся уцелеть в такой передряге, которую трудно представить даже в кошмарном сне. Еще бы — бежать из камеры, попасться немецкому патрулю на дороге, быть посаженными в подвал и вдруг оказаться в гуще жутких событий… Сидеть в подвалах и камерах — дело привычное, а вот чтобы там еще и стреляли?!
Наверху, во дворе, заурчал мотором грузовик, снова затопали сапоги. Антон настороженно ждал, прикидывая, как вырваться из западни? Если бы у него были гранаты! Приходилось признать, что переоценил свои силы — надо было сразу уходить после предупреждения Анны, жены Филановича. Уходить в лес, дать радиограмму и ждать ответа из центра, а не лезть к немцам. Но ведь он надеялся, что его посадят в подвал к деду Матвею и потом, переговорив с ним, он выберется отсюда — вдвоем или один, смотря по обстоятельствам, — а они вон как повернулись. Неужели придется остаться здесь и лечь рядом с дедом?
— Бросайте оружие и выходите! — послышался голос переводчика. — Даем на размышление пять минут.
Сдаться? И получить пулю во дворе, после пыток? Нет уж, лучше здесь, тем более — есть еще две обоймы.
— Ты… это, — спросил лысый, — как?
Антон даже не посмотрел в его сторону. Тогда вступил в разговор Щур:
— Может, нас отпустишь? А, корешок? — он приподнялся, опираясь на руки, готовый в любой момент снова прижаться всем телом к полу.
— Убьют, — откликнулся Антон.
— А мы им покричим, — не унимался Щур. — Они по-нашему говорят, поймут. Время же идет!
«Что будет через пять минут? — подумал Волков. — Забросают гранатами? И все превратится в кровавое месиво… Но не дадут им немцы выйти! Или рискнуть? Выбраться из подвала, но как? Под прикрытием этих? Полоснут очередью, и все!»
— Попробуйте, — вяло сказал капитан.
Он очень устал от безысходности и ожидания, когда же кончатся проклятые пять минут! Лучше бой, смертельный, скоротечный, чем тягостное ожидание конца.
— Эй, — поднимаясь на колени, заорал Щур. — Мы сдаемся!
Волков только криво усмехнулся, услышав это «мы». Поправить его, чтобы говорил только о себе? Стоит ли?..
— Выходить по одному, руки за голову, — приказали сверху. Говорил переводчик.
Щур, оглядываясь на Антона, пополз к двери. Поднявшись на ноги, бочком юркнул мимо убитых немцев и бросился вверх по лестнице. Волков ждал — сейчас стукнет выстрел… Но было по-прежнему тихо.
— Следующий! — приказал немец.
Лысый, уже смелее, но тоже стараясь держаться спиной с стене и не спуская глаз с карабина в руках Антона, направился к выходу. Так же, как и Щур, он обежал убитых и буквально взлетел вверх по ступеням, явно испытывая облегчение.
— Следующий!
Голос немца был противно равнодушным, и Волков, не выдержав, выстрелил. И тут же что-то заурчало у оконца, и в подвал пополз удушливый сизый дым.
«Танк! Или бронетранспортер! — понял капитан. — Подогнали к окну, насадили на выхлопную трубу шланг и сунули его в окно. Хотят выкурить? Ну а дверь-то открыта, не выйдет!»
Но в дверь влетела и завертелась на полу, выпуская белые космы, дымовая шашка. За ней вторая, третья. Загремело на лестнице — немцы заваливали выход…
Деревня выглядела вполне мирно, и Гельмут, немного успокоившись, приказал ехать дальше. Тем более что стрельба утихла. Стреляли только из немецкого оружия, это он определял на слух весьма точно — ни бухающих выстрелов русских винтовок, ни звонкого треска русских автоматов слышно не было.
Машина проскочила по пустым улицам и свернула к церкви. Рядом с ней стояло двухэтажное здание под зеленой крышей. Во дворе — грузовики, бронетранспортер, загнанный задним бортом к стене, солдаты — возбужденные, с оружием в руках, — и двое русских в штатском, с поднятыми над головой руками. Неужели это и есть парашютисты, те самые неуловимые «лесные призраки», которых наконец-то поймали?
— Что происходит? — выйдя из машины, спросил Шель у подбежавшего Рашке, неодобрительно глядя на его измазанный глиной, порванный на рукаве мундир без знаков различия.
— Русский фанатик отстреливается в подвале, — вытирая платком грязный лоб, ответил унтерштурмфюрер.
— А эти? — кивнул на поставленных лицом к стене Гельмут. — Кто они?
— Задержали утром на дороге. Вам докладывали, — Рашке убрал платок. — Я только что вернулся, — начал оправдываться он, — ездил в лес за группой парашютистов…
— Взяли? — прервал его Шель, подходя ближе к русским. Его взгляд упал на прикрытые брезентом трупы солдат и два тела в окровавленных комбинезонах, таких же, как на парашютисте, погибшем в ночь выброски десанта. Молодые парни, черт побери, совсем молодые.
— Эти? — кивнул Гельмут на тела.
— Да, — вздохнул Рашке. — Они отчаянно сопротивлялись.
— Вижу, — холодно ответил Шель, поворачиваясь спиной к накрытым брезентом телам. Сколько немецких жизней уже унесли с собой «лесные призраки»? Страшно подумать, какой ценой достаются их тела, и только тела — холодные, безмолвные, которых нельзя допросить…
— У них обнаружен еще один комплект маскировочного обмундирования, — продолжил Рашке. — Я прикинул: по размеру он как раз подходит русскому, засевшему в подвале.
— Вы что, примеряли? — съязвил Шель.
