там, в лагере.
Незаметно стало смеркаться. Над дверью камеры тускло светила электрическая лампочка, забранная колпаком из частой проволочной сетки. Где-то в нижних галереях слышался стук черпака о край котла, и заключенные глотали голодную слюну. Семену объяснили, что кормить их будут только завтра — на сегодня пайку получили до того, как привели новенького.
Маленький сморщенный человечек, одетый в потерявший вид хорошо пошитый костюм и грязную белую рубаху, вдруг начал рыться в своих вещах. Достав ложку, он подошел к Слободе и со смущенной улыбкой протянул ее:
— Возьмите… На память.
Потом он снял пиджак и бережно укрыл им стонавшего человека, лежавшего на нарах. Сидевший рядом патлатый мужчина, которого Семен успел про себя окрестить Сипатым, благодарно пожал маленькому человеку локоть.
— Зачем он отдал? — вертя в пальцах ложку, недоумевающе опросил Свобода у старосты. — У него лишняя? А сам как?
— Ему больше не понадобиться, — тихо ответил старик. — А ты бери, таков обычай. Потом сам будешь все раздавать в один из вечеров. Мечется пан коммерсант, предчувствует, — кивнул он на раздававшего свои вещи сморщенного человечка.
— Что? — не понял Семен, а сердце уже тревожно ворохнулось в груди, ожидая недоброе.
— Конец, — горестно опустил голову староста. — Его уже неделю на допросы не вызывают. Значит, все. Если перестали вызывать, то жить остается не больше недели, а у него седьмой день и, наверное, последняя ночь. Здесь камера блока смертников, сынок!
Начальник СС и полиции безопасности Лиден приехал в точно назначенное время. Стоя у окна, Бергер видел, как тот вылезает из машины — нескладный, длинный, как жердь, в туго перетянутой ремнем черной шинели.
Зная о послужном списке и отличиях начальника СС и полиции, Бергер подумал, как обманчива бывает внешность человека: на первый взгляд, неотесанный деревенский чурбан из добрых детских сказок, но только на первый взгляд. За год Бютцов сумел сколотить здесь приличный костяк: все отлично знали свое дело и работали весьма неплохо, даже изобретательно, стараясь не повторяться в тактических приемах. Приятно, когда можешь надеяться на непосредственных исполнителей и не бояться, что тебя не поймут с полуслова или поймут совершенно не так, как нужно.
Обернувшись на звук открывшейся двери, оберфюрер ответил на приветствие Лидена и пригласил его к столу.
Опустившись в глубокое кожаное кресло, начальник полиции безопасности вопросительно посмотрел на берлинского гостя светлыми, глубоко посаженными глазами и немного приподнял брови, ожидая, пока хозяин первым начнет разговор.
Но Бергер не спешил. Надев очки в тонкой золотой оправе, он открыл корочки лежавшего перед ним дела и медленно перелистал странички документов с грифами секретности, отыскивая заранее сделанные им легкие карандашные пометки на полях. Захлопнул корочки, снял очки и приветливо улыбнулся:
— Пока я доволен вами.
Отметив, как слегка порозовели мочки ушей начальника СС и полиции, пытавшегося скрыть радость, что сумел угодить высокому начальству, оберфюрер продолжил:
— Наружное наблюдение не снимать ни днем, ни ночью! Мы, к сожалению, не можем совершенно точно знать, когда он сделает свой главный ход. Каков этот ход, предугадать не так уж трудно, я даже могу с полной уверенностью предположить, что он сделает его сегодня вечером или, самое позднее, завтра. Многое будет зависеть от вашей оперативности, коллега! Западня должна захлопнуться плотно, но без стука! — Костистый кулак Бергера крепко сжался, так что побелели пальцы.
— Понимаю, оберфюрер, — заверил внимательно слушавший начальник СС и полиции безопасности.
— Из города никто не должен ускользнуть, — цепко посмотрел ему в глаза Бергер. — Одновременно начнется карательная экспедиции. Наши человечки надежны, проверены на деле? Я, конечно, читал бумаги, но хотелось бы знать ваше личное мнение.
— Да, оберфюрер, вполне надежны и обладают должным опытом. К тому же каждого страхуют.
— Не забудьте, как только закрутится шарманка, не останется времени, — напомнил Бергер, угощая начальника полиции сигарой. — Все должно быть так плотно пригнано, чтобы не сунуть в щель даже кончик ножа! И не жалейте о потерях, они окупятся. Ваши соседи предупреждены?
— Мы сочли это преждевременным, — стряхивая столбик пепла в хрустальную пепельницу, ответил Лиден, — в том числе по соображениям соблюдения секретности операции.
— Пожалуй, — протянул оберфюрер, — потом нам еще придется бог знает сколько ждать, но даже и в период ожидания будем наступать на них. Пусть медленно, но неотвратимо. Надеюсь получить от вас хорошие вести.
Давая понять, что встреча подошла к концу, Бергер встал. Прощаясь с начальником СС и полиции, оказал тому честь, проводив его до дверей кабинета, и вернулся к окну.
Глядя на потемневший лед у берегов озера, на расправившие свои ветви деревья старого парка, он думал, что все развивается медленно, крайне медленно. Хотелось сжать время в ладонях, спрессовать его, уплотнить, заставить работать на себя, потому что впереди еще столько дней ожидания. Но политика и разведка, особенно политическая разведка, не терпят торопливых — они ломают себе шею, пренебрегая кропотливым и ежедневным трудом, сопряженным с доскональным обсасыванием всех, даже мельчайших деталей операций. Здесь надо взять себе в пример трудолюбивого садовника, терпеливо ждущего, пока вытянется вверх и зазеленеет посаженное им деревце, пока оно зацветет, пока на нем появятся плоды. Опытный садовник помогает пчелам опылить цветы, спасает завязавшиеся плоды от града и морозов, разрыхляет землю у корней, поит их сладкой, чистой водой, вносит удобрения и за это имеет награду.
Так и Бергер, подобно опытному садовнику, любовно растил маленький саженец политической интриги. Бютцов постарался на славу: он вырыл ямку, взрыхлил землю, завез навоз для удобрений, и деревце должно прижиться. Пусть сейчас только ранняя весна, но оберфюрер уже мысленно видел цветы на своем ядовитом саженце. Теперь их оплодотворят трудолюбие пчелы в черных мундирах с одним серебряным погоном на плече, а вкушать отравленный плод будет противник. Надо только не упустить момент и суметь вовремя подкатить его прямо к рукам врага…
Глава 4
Профессор позвонил почти через неделю. Извинившись за долгое молчание, он попросил Волкова немедленно приехать. Голос у Игоря Ивановича напряженно звенел, и Антон не стал ни о чем его расспрашивать по телефону, поняв, что математик расколол твердый орешек до той поры молчавших комбинаций цифр. Ну, если даже и не расколол, то орех треснул и появилась возможность добраться до его сердцевины, вылущить ядро.
Шагая уже знакомым маршрутом, Волков невольно отметил, как Москва менялась: строились новые здания, выпрямлялись улицы, уходили в небытие старинные памятники. Особенно это бросилось в глаза после долгого отсутствия, когда он вернулся в столицу из спецкомандировки.
Нечто теплое и родное безвозвратно уходило из привычного облика города — дома словно сдвигались, насильно отжимая человека в глубь ущелий улиц, делая его все меньше и меньше в каменном муравейнике, заставляя чувствовать себя потерянным, несчастным и ничтожно маленьким без неба над головой, без уютных двориков с лавочками и кустами душистой сирени, скрывающих увитые плющом беседки, заменяя их гулкими дворами-колодцами многоэтажных громадин. А что будет дальше, через десяток-другой лет?
Антону всегда нравились такие города, где можно чувствовать себя личностью, а не винтиком огромной машины, подчиненным жестокому ритму. Нет, столица, конечно, не должна казаться провинциально-сонной, но современная архитектура наводит на мысль о забвении множества чисто
