– Не рассказывай мне, чего я кому должна. Я всю жизнь кому-то что-то должна. Я его ненавижу! И все равно не останусь здесь, – плакала я. Лайон тряхнул головой и вырвал трубку из моих скользких рук. Из моих мокрых и холодных рук. С кем поведешься – от того и наберешься. Лайон долго что-то обсуждал с моей мамой на двух языках, потом дал мне трубку, чтобы я выслушала пожелания всего хорошего и требования «вести себя хорошо и слушаться Лайона». Сказать, что я была в шоке, значит не сказать ничего. Шок согласно медицинской терминологии – временное краткосрочное изменение восприятия действительности, связанное с невозможностью вынести боль. Шок должен сопровождаться потерей физической чувствительности. Мои нервы работали как часы. А вот душевная чувствительность снизилась до состояния ледников Антарктики. Я не могла и не хотела больше ничего. Совершенно ничего. В том числе и наших субботних профилактических бесед с мамой.
Глава 6. Психология бессознательного
Красота спасет мир, как утверждал великий классик, но, если вдуматься, совершенно непонятно, что именно он имел в виду. В мире полно красоты. Водопады, горячие ключи, заснеженные шапки гор, бушующий океан, наконец. Всему этому великолепию тысячи лет и никто не видел, чтобы в мире от этого что-то поменялось. Войн не стало меньше. Правительства как думали о набивании своих карманов, так и думают по сей день. Голодающим так и не протянута рука помощи. Жаль, что мы не можем спросить лично у Достоевского, поэтому до всего приходится доходить самим. Спасения мира все время откладывается на неопределенный срок. Теоретики сошлись на том, что женский идеал и является тем самым ключом от рая. Красивая богиня – женщина, жена, мать уже много веков спасает человечество как минимум от вымирания. А как максимум стимулирует воображение мужчин и благословляет на подвиги.
– Все из-за женщин, – уверенно заявляют мужчины и оттачивают свои клинки. Нам же остается только стремиться к совершенству. Конкуренция за места на олимпе высочайшая, быть музой – не такая простая работа. Того и гляди тебя обскачет более молодая и белокурая муза. В наш век прогресса перекись водорода уравняла всех в правах, но взамен средства массовой информации навязали совершенно невыносимый образ «Настоящей красоты». Лишний вес. Притча во языцех, философский камень современной женщины, заботливо вложенный ей в руки рекламой.
– Все твои проблемы из-за него, – ласково шепчет на ухо голос современного змия.
– Неужели? И трубы у меня протекают из-за лишнего веса? – удивляемся мы.
– А как же. Стройные девушки все поголовно живут в особняках. Только похудей, и стразу все станет прекрасным. Сказочным.
– Но как? Ведь кушать-то хочется? – переспрашиваем мы у змия. В ответ он сует нам в руки тайские таблетки, японские диеты, разгрузочные чаи и пилюли для заполнения «лишнего» пространства в желудке. Измотанные многолетней борьбой, мы так стараемся, что от натуги даже набираем лишние килограммы. Но только для того, чтобы снова и снова выйти на тропу войны. Самые смелые не останавливаются на полдороге и делают операции на желудке. Кстати, в Америке такого рода «лечение» популярно в полный рост. Я сама долгие годы знала, что стоит мне сбросить десяток килограмм, как к моим ногам тут же осыплются принц Уильям и Роман Абрамович в одном флаконе. Или Абрамович женат? Не помню. Так или иначе, кто-нибудь тут же прибежит и осыплет меня золотом и каштанами. Однако все мои потуги окончились поражением. Я сбросила три кило, но в Вашингтоне от длительного лежания на диване и самоуспокоительных перекусов я набрала их обратно. Что, кстати, сильно не одобрил Лайон.
– Тебе надо следить за собой. Я куплю тебе кроссовки, будешь бегать по утрам в парке, – не допускающим возражений тоном установил он. Однако бег (особенно в моем, очень пешеходном варианте) только усиливал желание что-нибудь пожевать. Я совсем уже было потеряла надежду, как вдруг небеса вдруг решили смилостивиться надо мной и осенили меня своей божественной дланью. Или что там они еще делают дланью?
– Ты чего не ешь? – спросил меня Лайон в воскресенье утром, сразу после знаменательного разговора с мамулей.
– Что-то не хочется, – ответила я, и сама удивилась своим словам. На столе дымились плюшки, стоял омлет. Все было миленько, по-домашнему, но мне действительно кусок в горло не полез. Неужели нервный стресс воспрепятствует аппетиту, замерла от возбуждения я. Подождала обеда.
– Тебе положить ветчины? – предложил Лайон.
– Я только выпью вина, – ответила я и одним махом проскочила обед.
– Что с тобой? – забеспокоился Лайон. Возможно, он решил, что я способна объявить голодовку. Однако я действительно не хотела есть. Ура! Да здравствует депрессия. Надо подольше не приходить в себя. Сброшу весь лишний жир, а уж потом буду думать, как латать душевные раны.
– Со мной ничего! – ответила я мужу. – Решила сбросить лишний вес.
– Дело хорошее, – одобрил после некоторых уговоров Лайон мои порывы. Наверняка он решил, что это ради его прекрасных глаз я так стараюсь. И пускай. И даже лучше. Так как я боялась возврата аппетита, то старалась днем на кухню даже не заходить. Честно говоря, не очень-то и хотелось. Как и всякой худеющей, мне было сложно сохранять бодрость и оптимизм. Больше всего мне хотелось полежать и поспать.
– Можно, я не буду мыть пол каждый день? – просила я у Лайона увольнительной. Он внимательно смотрел на меня и кивал. Я подозреваю, что мой активный процесс все-таки как-то сильно тревожил его.
– Знаешь, ты действительно похудела! Здорово похудела, – отметил несомненные результаты он через месяц. Я торжествовала. Настоящая глубокая депрессия – это просто клад. Весы показали мне минус девять килограмм. Так много я не теряла никогда, хотя это и немудрено. Весь месяц я практически ничего не ела.
– Почему твоя жена совсем не кушает салат? – удивлялись друзья Лайона, которых он время от времени приглашал к нам домой. Это были две довольно чопорные семейные пары, с мужчинами из которых он поддерживал отношения на работе. Вообще-то Лайон был нелюдимым и замкнутым человеком, судя по тому, что ему не удалось жениться до сорока двух лет. Его родители жили где-то в Техасе и были, если я правильно поняла из его малочисленных рассказов, фермерами. Он не стремился поддерживать отношения, но собирался навестить их на следующее Рождество.
– Мы будем ездить к ним на Рождество. У нас в Америке не злоупотребляют общением с родственниками.
– Как я тебя понимаю! – совершенно искренне воскликнула я, что для нас большая редкость. Я тоже никогда не стремилась злоупотреблять общением с мамой. Так что его друзья, женатые люди, помешанные на распродажах и скидках, были единственными, с кем я пересекалась кроме мужа. При таком вакууме я ценила любое живое слово. Хотя их слова можно было назвать живыми с большой натяжкой.
