бумажек, тем лучше. Дело у нас с вами не техническое, так что...
– Что значит, не техническое? – не поняла я.
– Ну, все гражданские суды делятся на технические, где решение заранее известно, и вопрос только в том времени, за которое оно будет получено. К этой категории относятся дела о разводах, о продлении срока принятия наследства, ну и другие подобные. Остальные дела имеют разные шансы – как быть выигранными, так и проигранными. И раздел имущества в вашем деле – именно тот случай.
– То есть не факт, что наши с вами усилия завершатся победой? – насупилась я. Эта мысль меня пугала так, что я не желала вообще ее думать.
– Ну, смотрите сами. Что мы с вами нашли: договор купли-продажи квартиры вашей матери. Но в нем значится странная сумма «999 000 рублей». За сколько, говорите, вы ее реально продали?
– За сто тысяч долларов, – растерялась я. Как-то я забыла о том, что из-за налогов квартира была оформлена по уменьшенной цене.
– А у нас в наличии только тридцать пять. Ага. Что еще? Сколько стоила ваша квартира? Вот эта?
– По документам она стоила тоже всего сто тысяч! – обрадовалась я.
– Это радует, конечно, но есть проблема, – сбил мою улыбку адвокат.
– Какая?
– Очень простая. Вы продали квартиру матери через, м-м-м, почти два года после того, как купили эту. – Станислав Георгиевич сосредоточенно изучал документы. На нем был красивый серый костюм с отливом, который тоже очень ему шел. И откуда только берутся такие ухоженные и красивые мужики. Его не в суд, его в витрину надо. Дома посадить на кожаный диван и любоваться. Правда, эти его «авансики» и «проблемочки» очень раздражают. Когда он начинает так говорить, почему-то теряется ощущение этой самой красоты. Может быть, слишком чувствуется его хищная сила? Алчность? Или это у меня просто мания – в любом, даже самом приятном мужике я чувствую «засаду»?
– И в чем проблема? Я же купила квартиру в кредит, а маминой квартирой этот кредит погасила.
– Вот в чем проблема: никаких упоминаний о кредите я не нахожу. В каком банке вы брали кредит?
– Не в банке. Я его брала у себя на работе, – развела я руками.
– Тогда принесите подтверждение, что вы брали там деньги. Желательно, чтобы было подтверждение, что на квартиру. А не на что-то другое. А то получится, что покупка одной квартиры и продажа другой – разные вещи.
– Я не уверена, что мне что-то дадут на работе. Это был не совсем официальный кредит. Скорее заем. Личный такой, в качестве одолжения.
– Так вы у фирмы или у частного лица брали деньги?
– Я давала расписку бухгалтеру. Это как?
– Ладно! – Трополенко вытер со лба пот. – Дайте мне время, я подумаю. Чеки на дорогую технику у вас остались? И принесите документы на машину.
– Они у мужа.
– Снова мимо! Елена Петровна, так мы с вами забуксуем. Оно вам надо? Нет? Так давайте договоримся, что вы будете тщательнее искать бумажки. Без бумажек мы с вами пропадем! – высказался он и любезно проводил меня до двери. Его любезность была хорошо отрепетирована и так же шла ему, как и его костюм.
Дома я огляделась по сторонам и подумала, что неплохо бы было расплакаться. Вот так, по-крупному, навзрыд. Чтобы излить вместе со слезами весь ужас этого непонятного, грязного развода.
Мишка почти перестал со мной разговаривать. В его маленьком мире Андрей – пострадавший, безвинно изгнанный из рая ангел. Ему, моему сыну, ведь наплевать, как сильно Андрей меня обидел. И что он почти уничтожил во мне женщину.
Мне скоро, буквально через три месяца, исполнится сорок лет. Я хорошо выгляжу, веду здоровый образ жизни. Не курю, не пью (почти, ладно уж, чего там). Питаюсь здоровой пищей (в основном). И при этом, живя с Андреем, чуть ли не всерьез поверила, что моя жизнь кончена. Все эти тихие ночи, проведенные на одной кровати, где под разными одеялами укрыты две разные жизни, не пересекающиеся больше между собой. Эти поцелуи в щечку перед уходом на работу, в которых такое равнодушие. А эти спокойные скользящие взгляды по моей фигуре? На красивое дорогое белье – никакой реакции. Когда-то Андрей вспыхивал огнем, стоило мне из шалости где-нибудь на людях бросить на него игривый вгздяд. В шутку, буквально на секунду. Это гарантировало несколько бурных часов ночью. Но самое страшное не то, что он перестал меня замечать. И даже не то, что с каких-то пор я перестала замечать его. А то, что я перестала замечать вообще кого бы то ни было. И вот за это-то как раз я и не могла простить Андрея. Может быть, именно из-за этого я и возненавидела его? Между прочим, чем не вариант?
Судебный процесс при его важности и остроте для участников событий для всех остальных является простой ежедневной рутиной. На двери в зал суда висит расписание, которое я от скуки во время ожидания изучила во всех подробностях. Перед нами кто-то судился из-за права проживания и пользования квартирой. Перед ними какой-то банк взыскивал долг с неплательщика. За нами шли в ряд три ДТП. Кто-то, значит, разбил кому-то машину. И теперь не хочет отдавать деньги. Из кого-то выбивают долг.
Мой муж разводит меня на квартиру. Ничего особенного. Рядовой случай. Это казалось мне таким странным, таким нереальным и мало имеющим отношение ко мне. Мишка сидел на стуле около выхода и ждал. На его лице читалась недетская мука. Утром он долго суетился на кухне, а потом подошел ко мне и спросил:
– Мам, а можно, я не пойду?
– Суд должен определить, с кем ты будешь проживать.
– Я что, должен выбирать? – испугался он.
– Нет. Не должен. Ты не должен выбирать между мной и папой.
– Слава богу.
– Дети всегда остаются с матерью. И потом, у твоего отца там есть ребенок, вряд ли у него найдется время заниматься тобой.
– Мам!
– Что мам? – возмутилась я. – Ты думаешь, я не вижу, как ты ходишь и смотришь на меня волком? С чего ты взял, что я поступаю несправедливо? В конце концов, ведь это твой отец меня бросил. И нашел себе другую. Это по-твоему справедливо?
– Нет, – поник Мишка.
Я тяжело осела на стул и закрыла лицо руками. Я не знала, как найти в себе силы и сдерживаться. Не сливать ничего этого на Мишку. Если бы у меня был психоаналитик, то, лежа на его кушетке, я часами бы изрыгала проклятия и жалобы.
– Ты можешь относиться к отцу как угодно. В конце концов, тебе он в принципе ничего плохого не сделал. Но не требуй этого от меня. Я его видеть не могу. И сегодня, если только ты действительно не считаешь его безвинной жертвой обстоятельств, ты должен сказать, что хочешь остаться со мной.
– Ладно! – тихо пробормотал сын. Тяжелое у нас у всех выдалось лето.
Наше заседание задержали почти на час. Я ходила из угла в угол, Андрей с Манечкой тихо перешептывались в курилке на лестнице. Когда я проходила мимо лифта, то могла их видеть, если скосить глаза. Ничего не могла с собой поделать, мне хотелось его видеть. Мне нужно было знать, что ему без меня плохо. Но ничего подобного я сказать не могла. Наоборот, он был подтянут, у него улучшился цвет лица. Он держал Манечку за руку и ободряюще кивал. Странно, а меня он никогда так не держал за руку.
Все-таки когда-то держал. В институте. И потом, после. До того как мы поженились. Мой адвокат спокойно читал какую-то книгу в обложке. Может, он стесняется того, что читает? Может, это детектив? Или того хуже, женский роман? Нет, вряд ли это возможно.
– Демидовы? Пришли? – высунулся из зала заседания секретарь.
Мы подскочили.
– Давно! – уточнил Трополенко. Ему явно надоело ждать. У него были еще и другие дела. Это только для нас других дел не предвиделось. На работе шеф с явным недовольством вздохнул, узнав, что мне опять нужен отгул.
– Паспорта давайте, – буркнул секретарь. Ему-то вообще было наплевать на наши проблемы. Его расстраивало то, что, судя по нашему воинственному виду, протокол суда будет длинным и содержательным.
