мертва. – И знаете, я думаю, что вы правы. Так что… вы бы тоже лучше перестали делать ей больно. И вообще, давайте жить дружно. Светлана…
– Афанасьевна, – еле слышно подсказала я.
– Светлана Афанасьевна.
– И передайте ей, что мы ее с Соней очень хотим видеть. У нас для Сони подарки. Передадите?
– Да. Передам, конечно. Думаю, она приедет числа второго. Нормально?
– Хорошо.
– С Новым годом, Светлана Афанасьевна.
– С Новым годом… Федор, – с трудом заставила себя выговорить мама. И повесила трубку.
Только после этого я хоть как-то смогла выдохнуть. Федор посмотрел на меня, ухмыльнулся, протянул руки и скомандовал:
– Иди-ка ты ко мне, моя девочка.
– А ты не сделаешь мне больно? – уточнила я с наигранно-серьезным лицом.
– Ну что ты, ведь твоя мама мне запретила. Ну, если только чуть-чуть. Но, думаю, тебе понравится.
– Обещаешь? – улыбнулась я и отдалась в его руки, в которых забыла обо всем на свете. И нам не могло помешать ни неудобство ванной, ни падающие откуда-то сверху шампуни и прочее чистящее барахло. Под шум воды, на трех квадратных метрах типовой квартиры, купленной в ипотеку, мы поднимались к небесам и стремительно падали на землю, чтобы снова найти друг друга, чтобы сплестись телами в одно целое. Даже не верилось, что такие крепкие связи можно чем-то разрушить.
– Как ты?
– Мне мокро и тепло. Можно, мы останемся тут навсегда? – попросила я, сидя напротив него в наполненной до краев ванне. Я подставила лицо струям и закрыла глаза.
– С Новым годом, дорогая, – прошептал он и притянул меня к себе. Я встрепенулась.
– Как, с Новым годом? Мы что, встретили Новый год в ванне, занимаясь сексом?
– Я не знаю, не уверен. Посмотри на часы. Они там, в телефоне, – пожал плечами Федя, показывая, что лично его такой вариант встречи Нового года вполне устраивает.
– Подожди-подожди. Где этот телефон? – суетилась я, выпрыгнув на пол.
– Ты зальешь соседей, – усмехнулся он.
– Всенепременно. Я же впитываю как губка. Ой, Федька, без пяти двенадцать. Побежали хоть шампанского откроем. Ну что ты лежишь. Ты что, тюлень?!
– Вот же что делает с женщиной желание выпить, – рассмеялся он, выныривая из ванны и обматываясь полотенцем. Я кое-как натянула на себя красное платье, прямо поверх мокрого тела, безо всякого белья. Мы домчались в комнату на остатках выступления президента, который нес какую-то ересь про то, что надо держать удар. Его речь была мало похожа на поздравление. Скорее на боевой призыв. Но мы его практически не слушали. Шлепая босыми мокрыми ногами по паркетной доске, мы лихорадочно откупоривали новую бутылку шампанского, раскладывали горками салаты и заливное по тарелкам и, стоя в полной боевой готовности, готовились выпить.
– Куранты! – закричала я. – Загадываем желание?
– А как же! – кивнул Федя. – Только не загадывай ничего, чтобы похудеть.
– Отстань, они же бьют! – возмутилась я. – Дай хоть подумать.
– А я знаю, что загадать.
– Вот и молодец. – Я зажмурилась и загадала, чтобы мы с Федором… были вместе. Самое большое мое желание, одно на миллион. И с последним ударом курантов я хлебнула шампанского так, что чуть не расплескала его. Спешила, что делать. Но успела, выпила все до дна и при звуках гимна уже закусывала своим майонезным салатом, который почему-то показался мне на редкость вкусным. Да что там, вкусным было все. Селедка под шубой, маринованный чеснок, икра.
– Слушай, ты так не ела никогда, – восхитился Федор. – Мстишь за голодный год?
– Вкусно же. А тебе невкусно?
– Очень вкусно, – согласился он. – Но я бы предпочел продолжить начатое.
– Ты о чем? – не сориентировалась я.
– О том. Пошли-ка обратно в ванну.
– Ты недостаточно чистый?
– Я недостаточно удовлетворенный, – развел руками он и потащил меня обратно. – Ты наелась? Дай и другим.
– Ты совершенно невозможный.
– А я тебя предупреждал, – усмехнулся он. – Я такой.
– Дай хоть коньяку с собой взять, – попросила я жалобным тоном.
– Алкоголичка. Бери. Или ладно, остаемся здесь. Чего я это, тут же кровать!
– Ты только заметил? – ехидничала я. Да, Новый год приобретал определенный характер. До самого утра мы попеременно ели салаты, пили то коньяк, то шампанское, занимались любовью и смотрели старые советские фильмы по разным каналам. Под утро мы устали и уснули, пьяные и счастливые, оставив вокруг себя беспредел из остатков еды и грязной посуды. А потом было утро.
Утро первого января, оно редко для кого бывает добрым. Но в защиту себя я могу сказать только, что, дожив до своих уже не юных лет, я впервые так откровенно перебрала и не рассчитала нагрузку и собственные силы.
– Мам. Ма-ам! Ты спишь? – очень громко спросила Сонька, с удивлением глядя на меня, замотанную в одну простыню, и на Федора, лежащего вообще без всего.
– Сонечка, а ты чего? – спросила я, с трудом разлепляя глаза. – Уже проснулась? Не кричи, что ты кричишь так.
– Я не кричу. А дядя Федя голый? – уточнила Соня. Лицо у нее было заинтересованное, в руках огромная кукла, которую она еле держит, такая она тяжелая.
– Да, зайка. Давай-ка мы его прикроем, – деловито засуетилась я, стаскивая плед с кресла и набрасывая его на любовника. Господи, почему мы забыли закрыть дверь! Вот ведь пьянь, как я могла. Кошмар. Как же мне плохо.
– Мам, а ко мне Дед Мороз прилетел, – счастливо поделилась дочь.
– Да что ты. И что, это от него? – я исхитрилась стянуть с кресла свой халат, пока заговаривала ей зубы. Впрочем, Соня уже выбросила из головы все мысли о спящем дяде, так как весь ее мир состоял из этой куклы.
– Мама, она такая… такая… Она прекрасна! Просто чудо! Мам, у нее есть второе платье. Она ногой шевелит. Можно, я буду ее мамой? Можно, я ее искупаю? А чем ее покормить? Можно, я ей дам кашки?
– Ты счастлива? – спросила я, уже уладив вопросы приличий. – Судя по твоей мордашке, все хорошо.
– Ой, да. Я счастлива. Мама, а кашка будет?
– Давай-ка ты иди чисти зубки, а я пока подумаю, что бы вам обеим дать на завтрак, – выговорила я, с трудом преодолевая приступ тошноты. Мир перед глазами кружился, и я уже понимала, что вчера хватила лишку. Не стоило так явно себе потакать. И заливное, кажется, не очень удалось, хотя казалось и вкусным, и свежим. Или коньяк с шампанским было нельзя мешать? Правда, нельзя сказать, чтобы мы выпили много. Нет, наверное, заливное было несвежим. Хотя не понимаю, как и когда оно могло протухнуть, если я самолично его делала. А может, сама рыба была тухлой. При мысли о тухлой рыбе мне стало еще хуже. Я сглотнула и толкнула Федю.
– Мистер, а мистер! Поднимайтесь, а то тут уже ребенок проснулся, а вы, пардон, без трусов.
– А, что? Ох, – потянулся счастливый и, кажется, совершенно здоровый Федор.
– Оденься, слышишь. Сонька в ванной, зубы чистит, но сейчас вернется, – зашипела я.
Федор подскочил.
– Она нас видела?
– А то! – развела руками я. – В полном объеме.
– В смысле? – вытаращился он. – Все-все?
– Что? А, нет! – вскрикнула я. – В смысле, только твою задницу. Ты дрых, обнявшись с подушкой. Но все-таки ничего хорошего в этом нет.
