— Вы меня слышите? — спросил старый врач, наклонившись к девушке, и когда та чуть опустила веки, сказал: — Я привел доктора Скотта, мисс Зелас. Он создал новую сыворотку, и, я думаю, вам не повредит испробовать ее на себе.
— Мне уже ничто не повредит, — прошелестело в ответ.
Скотт тем временем отломил кончик ампулы и набрал ее содержимое в шприц.
— Надо вводить ее в вену, — негромко сказал он, передавая готовый для инъекции шприц Баху.
Тот кивнул и вынул вялую руку девушки из-под простыни. Обработав место укола спиртом, он ввел иглу в едва заметную ниточку вены. Все это время девушка совершенно не реагировала на действия врачей, даже укол иглы остался, казалось бы, незамеченным ею, что только подтверждало неотвратимость близкого конца.
Дэниел не надеялся, что его сыворотка поможет этому полутрупу и, когда оба врача покинули палату, сказал об этом Баху.
— Я даже не думаю, что ее жизненных сил хватит на то, чтобы заставить сердце разогнать сыворотку по сосудам, — огорченно проговорил он. — Этот моторчик может остановиться в любой момент. Мои подопытные находились все же в более хорошем состоянии.
— К сожалению, только в подобном случае я не нарушаю врачебную этику, разрешив применение непроверенного препарата, — угрюмо ответил ему старый врач.
Они мрачно разошлись по кабинетам, сожалея — один по невольному попустительству, другой — по утраченным возможностям.
Однако следующее утро принесло им неожиданное облегчение: девушка все еще была жива.
— В сущности, это невероятно: я не ошибся в диагнозе, да и вы сами видели ее состояние, — взволнованно сказал доктор Бах вызванному в его кабинет Дэниелу. — И, на мой взгляд, ей стало немного лучше. Чудеса да и только!
Через неделю стало очевидным, что больная пошла на поправку: пугающую синюшность губ заменила легкая розоватость, немного округлились щеки, и даже почти белые глаза наполнились глубоким фиалковым цветом. Девушка расцветала, словно полуувядший бутон, вовремя напоенный влагой.
Однако вскоре доктор Бах стал утрачивать свой оптимизм.
— Похоже, ваша сыворотка, коллега, имеет какое-то странное воздействие, — сказал он Дэниелу. — С тем, что у нее исчезли все признаки туберкулеза, я уже примирился: мы, в сущности, и ожидали подобного после чудесного воскрешения пациентки. Но меня обескураживает другое. Нынче утром я взял у нее на анализ кровь из вены, и, можете себе представить, след от укола полностью исчез за те секунды, которые мне понадобились, чтобы поднести к нему ватку!
Спустя еще неделю, встал вопрос о выписке Киры Зелас из клиники.
— Она совершенно здорова, — вынужден был констатировать Герман Бах. — Но я совершенно не представляю, как с ней поступить. С одной стороны, она больше не моя пациентка, а с другой — я не хочу терять ее из виду, чтобы иметь возможность наблюдать за развитием событий. Чует мое сердце, что на этом не кончится! И, кроме того, возвращение в прежнюю среду может вызвать рецидив болезни.
— А чем она занималась до того, как попала в клинику? — с любопытством спросил Скотт.
— Работала модисткой в мастерской, получая по двадцать пять центов за час. Никакой специальности у нее нет, образования тоже, да и воспитанной ее трудно назвать. Но очень хваткая девушка, — с удивлением заметил старик. — Помогает сестрам, те на нее не нахвалятся — говорят, что усваивает все буквально на лету, а в свободное время много читает. Хотя девушки считают, что она просто просматривает книги — уж очень часто приходится их обменивать. Что и говорить — поразительная адаптация к обстоятельствам.
— Вот именно — поразительная, — мрачновато сказал Дэниел, задумчиво листая историю болезни Киры Зелас.
Некоторое время мужчины обсуждали, где бы пристроить бывшую пациентку, но здравое решение пришло лишь в голову многоопытного доктора Баха.
— Я могу взять девушку в помощь своей экономке, — заявил он. — Вы помните миссис Гейц, Дэниел? Очень серьезная особа. Она сможет присматривать за мисс Зелас, пока я в клинике. Таким образом, мы обеспечим и возможность наблюдения и не нарушим каноны морали, — хихикнул старый доктор.
Дэниел Скотт согласился с разумностью предложения своего старшего коллеги.
Во время обхода Герман Бах сообщил Кире Зелас об изменении ее судьбы, и, похоже, она искренне обрадовалась этому.
— Выписку из клиники мы оформим завтра, — уточнил Бах. — А сейчас я немедленно позвоню миссис Гейц, чтобы она приготовила комнату. Вам же, мисс Зелас, я разрешаю погулять — у нас здесь великолепный парк.
Она тотчас же направилась к лифту, и Скотт проводил взглядом угловатую фигурку в стареньком черном платье, слишком свободном для ее похудевшего за время болезни тела. Стряхнув неприятное чувство неизвестно откуда взявшейся тревоги, он продолжил обход пациентов и спустя некоторое время вновь оказался в своем кабинете.
Вскоре его срочно вызвали в приемный покой: принесли пожилого мужчину, у которого был пробит череп. К сожалению, помощь опоздала — от полученной травмы неизвестный старик скончался.
Составляя врачебное заключение, Скотт поинтересовался у сопровождавшего носилки полицейского, что же произошло.
— Вы присутствовали при несчастном случае? — Дэниел решил уточнить обстоятельства этого печального события.
— Несчастного случая? — возмутился полисмен. — Это самое обыкновенное убийство! Да взгляните сами!
Он распахнул дверь и предложил Дэниелу выйти наружу. Несколько поодаль от входа в клинику, на подъездной аллее стоял черный полицейский автомобиль, окруженный возбужденной толпой. Из-за деревьев парка, по направлению к нему, шли трое — два высоких человека в форме и между ними фигурка в свободно болтавшемся черном платье. Кира Зелас.
— Вот эта особа в черном хладнокровно раскроила голову старика каменюгой, а когда тот упал, забрала у него бумажник! — все еще не в силах успокоиться говорил полисмен. — И это на глазах у прохожих! Она даже не посчитала нужным сбежать!
Взяв у Скотта заключение, он поспешил к своим коллегам, и автомобиль уехал, увозя в тюрьму недавнюю пациентку доктора Баха.
— Не будем пороть горячку! — настаивал на своем доктор Бах, когда неделю спустя оба врача устроились у камина в его гостиной, чтобы обсудить результаты следствия.
— Но я просто обязан сообщить о разработанной мной сыворотке! — не уступал Скотт. — Может быть, она настолько повлияла на мозг девушки, что та теперь не в состоянии отвечать за свои поступки, и ее нужно лечить, а не сажать в тюрьму!
— Завтра, на судебном заседании, мы и решим, как поступить, — продолжал убеждать своего коллегу доктор Бах. — Если все окажется уж совсем скверным, мы всегда сможем выступить в качестве свидетелей. Вот тогда и поднимем вопрос о ее частичной невменяемости, что является следствием тяжелой болезни: туберкулез все-таки.
Бах все-таки настоял на выжидательной политике, и когда на следующее утро они заняли места в зале суда и принялись следить за процессом, Скотт лишний раз убедился в мудрости старого доктора.
Выступал свидетель обвинения — владелец маленького торгового павильона, стоявшего у входа в парк. Он рассказал, что очень хорошо знал пожилого джентльмена, который часто приходил кормить голубей. Именно для таких любителей природы он и держал пакетики с птичьим кормом.
— В этот раз у несчастного старика не оказалось мелочи, — продолжал рассказывать свидетель, — и он достал из бумажника крупную купюру. Я заметил, что у него там толстая пачка банкнот. К сожалению, это увидела и обвиняемая. Она подняла камень и ударила старика по затылку, а когда тот упал, забрала бумажник.
Судья потребовал описать злодейку.
— Очень неприятная особа, — ответил продавец. — Темноволосая, худая, в старом черном платье.
