понять внутренние мотивы своего поступка с тем, чтобы вполне выяснить его содержание и свою истинную роль в данном факте. Она шаг за шагом приспособляется к требованиям нравственности. Это не переворот, вытекающий из целого, из идеи а постепенное улучшение от одного пункта к другому, от случая к случаю. Нравственный характер создается в женщине отдельными клочками, в мужчине, если он только добр, нравственный поступок вытекает из нравственного характера. В мужчине весь человек пересоздается одним обетом. Все, что может совершится, совершается только изнутри, переход к такому образу мыслей, который единственно в состоянии привести к святости, настоящей, но не искусственной. Вот почему нравственность женщины непродуктивна. Это доказывает, что женщина сама безнравственность, ибо только этика созидательна, она одна – творец вечного в человеке. Потому истеричные женщины не могут быть истинно гениальными. хотя бы внешним образом могло показаться значительно иначе (святая Тереза). Гениальность есть высшая доброта, высшая нравственность, которая всякую границу чувствует, как слабость и вину, как несовершенство и трусость.
В связи с этим стоит вечно повторяемая и переходящая из уст в уста ошибка, что женщина обладает религиозным складом души. Женская мистика, поскольку она выходит за пределы простых суеверий, с одной стороны является мягко скрытой сексуальностью, как у многих спириток и теософок, отождествление возлюбленного с божеством было отмечено уже многими писателями, особенно Мопассаном, в лучшем романе которого Христос принимает в глазах жены банкира Вольтера черты «Милого друга», после него этой темы коснулся также Герхарт Гауптман в «Вознесении Ганнеле», с другой стороны эта мистика есть не что иное, как религиозность мужчины, усвоенная совершенно бессознательно и пассивно женщиной. Этой религиозности женщина придерживается с тем большей последовательностью, чем сильнее она противоречит ее истинным потребностям. Возлюбленный иногда превращается в Спасителя, или наоборот. Спаситель в возлюбленного (как известно, у многих монахинь). Все великие визионерки, о которых упоминает история (см. часть I), были истеричками. Самую значительную среди них, святую Терезу, не без основания называли «ангелом хранителем истеричек». Но если бы религиозность женщин была бы настоящей, истинной религиозностью, вытекающей из глубоких основ внутреннего существа, то женщины должны были бы что-нибудь создать в сфере религиозной мысли, но на самом деле они не проявили никакого творчества в этом направлении. Меня, вероятно, поймут, если я выражу разницу между мужским и женским credo в следующих словах: религиозность мужчины есть высшая вера в себя самого, религиозность женщины есть высшая вера в других.
Остается еще одно только самонаблюдение, которое, как привыкли думать, развито в необычной степени у истеричек. Но то, что это самонаблюдение женщины есть не более и не менее, как наблюдение над женщиной со стороны мужчины, проникшего в самые глубокие основы ее сущности, ясно видно из того способа, каким Фогт добился самонаблюдения загипнотизированных, продолжая в широких размерах опыты предпринятые Фрейдом. Посторонняя мужская воля, путем влияния на загипнотизированную женщину, создает в ней самонаблюдателя, приводя ее в состояние «систематически суженного бодрствования». Но и вне внушения в обычной жизни истерички в ней наблюдается только тот мужчина, который насквозь пропитал ее существо. И поэтому то знание людей, которым обладают женщины, является результатом того, что они насквозь пропитались правильно понятым ими мужчиной. В пароксизме истерии исчезает это искусственное самонаблюдение под напором прорывающейся наружу истинной природы.
Совершенно также обстоит дело и с ясновидением истерических медиумов, которое несомненно имеет место в действительности, но у которого так же мало общего с «оккультическим» спиритизмом, как и с гипнотическими явлениями. Как пациентки Фогта под влиянием энергичной воли внушителя отлично производили над собою самонаблюдение, так и ясновидящая под давлением грозном голоса мужчины, который может заставить ее все сделать, приобретает способность к телепатическим действиям, например, она покорно читает с завязанными глазами по книге, которую держат на далеком растоянии от нее, в чем я самым положительным образом убедился в бытность мою в Мюнхене. Дело в том, что в женщине воля к добру и истине не встречает того сопротивления в лице сильных, неискоренимых страстей, какое бывает у мужчин. Мужская воля скорее способна властвовать над женщиной, чем над мужчиной: он может в женщине осуществить нечто такое, чему в его собственном духовном мире противится целая масса вещей.
В мужчине раздается протест против прояснения со стороны антиморальных и антилогичных элементов. Он не хочет одного только познания, он жаждет еще чего-то другого. Но над женщиной мужская воля приобретает такую непреодолимою силу, что мужчина в состоянии сделать женщину ясновидицей, в результате чего у нее отпадают всякие границы чувственности.
Вот почему женщина более телепатична, чем мужчина. Она может скорее казаться безгрешной, чем он. Поэтому она, как ясновидица, может проявить нечто более изумительное, чем мужчина, конечно, только в том случае, когда она превращается в медиума, т. е. в объект, наиболее приспособленный воплотить в себе наиболее легким и совершенным образом волю мужчины к добру и истине. И Вала может кое-что знать, но только тогда, когда она осилена Вотаном. Здесь женщина сама идет навстречу мужчине, ибо ее единственная страсть – это быть под гнетом принуждения.
Таким образом я исчерпал тему об истерии, по крайней мере, в тех пределах, в каких это необходимо было для целей настоящего исследования. Женщины, которые обыкновенно приводятся в качестве примеров женской нравственности, всегда истерички. Именно это педантичное соблюдение принципов нравственности, это строгое следование закону морали (будто бы этот закон является законом их личности! Нет, здесь скорее бывает обратно: закон, совершенно не считаясь с их личностью овладевает и всецело проникает в существо женщины) обнаруживает всю их лживость, всю безнравственность этой нравственности. Истерическая конституция есть смешная мимикрия мужской души, пародия на свободу воли, которую навлекает на себя женщина особенно в те моменты, когда она находится под сильным влиянием мужчины. Даже наиболее высоко стоящие женщины не что иное, как истерички. Если мы в них видим некоторое ослабление силы полового влечения, которое отличает их от других женщин, то это далеко не является результатом собственной мощи, заставившей противника сложить оружие в упорной борьбе. Но истерические женщины испытывают, по крайней мере, на себе силу мести своей собственной лживости и в этом смысле их можно (хотя и неправильно) назвать суррогатом той трагедии, на которую женщина во всех остальных отношениях совершенно неспособна. Женщина не свободна: она в конце концов вечно находится под гнетом своей потребности быть изнасилованной мужчиной, как в своем лице, так и в лице других. Она находится под неотразимым влиянием фаллоса и нет для нее спасения от рокового действия его даже в том случае, когда дело еще не доходит до полового общения. Высшее, до чего женщина может дойти – это смутное чувство своей несвободы, слабое предчувствие нависшего над ней рока, но это уже будут последние проблески свободного, умопостигаемого субъекта, жалкие остатки врожденной мужественности, которые сообщают ей путем контраста ощущение (правда, слабое) необходимости, ибо абсолютной женщины нет. Но ясное сознание своей судьбы и того принуждения, которое вечно тяготеет над ней, совершенно недоступно для женщины: только свободный человек может познать свой фатум, так как он не всецело поглощен необходимостью, а известной частью своею существа он стоит вне своей судьбы и над ней в качестве объективного наблюдателя и борца. Убедительное доказательство человеческой свободы заключается в том, что человек в состоянии был дойти до понятия причинности. Женщина именно потому и считает себя не связанной, что она связана по рукам и ногам: она не страдает от страсти, так как она – сама страсть. Только мужчина может говорить о «dura necessitas», кроющейся в нем, только он в состоянии постичь концепцию Мойры и Немезиды, только он мог создать Парк и Норн: ибо он не только эмпирический, обусловленный но и умостигаемый, свободный субъект.
Но как уже было сказано: если женщина начинает смутно чувствовать свою детерминированность, то этого еще никак нельзя назвать ясным сознанием, постижением, пониманием, ибо для последнего необходима воля к своему собственному «я». Это состояние так и обрывается на тяжелом темном чувстве,
