руках статуэтку, сделанную им много лет назад, боясь доверить ее посторонним. Она улыбалась, заботливость Огюста радовала ее, она верила, что переезд в деревню будет для них обоих обновлением. Роза никогда не любила этот дом, слишком жаркий и душный летом, сырой и неуютный зимой, куда почти не проникало солнце.
Увидев Каррьера, она застыла на месте, словно перед лицом опасности, но Огюст представил ее:
– Мадам Роза.
Каррьер взглянул на статуэтку и мягко сказал:
– Прекрасная работа, мадам Роза. Я люблю рисовать детей. Я всегда рисую своих.
Роза покраснела, она уже давно не выглядела такой молодой, и сказала:
– Ты слышишь, Огюст? Я всегда говорила, что тебе надо лепить детей.
Огюст промолчал. Наступила неловкая пауза. Роза затаила дыхание, неужели он при всех решится сделать ей выговор? И тут Каррьер добавил:
– Огюст отлично умеет лепить детей.
И Огюст улыбнулся, а Роза облегченно вздохнула.
– Уже поздно, дорогая, – сказал Огюст.
– Я готова.
– Тебе понравится Белльвю.
– Я в том не сомневаюсь.
– Чудесное место, мадам Роза, – сказал Каррьер. – Дом стоит на холме, оттуда прекрасный вид на Париж. Прежде чем покупать, Огюст пригласил меня взглянуть на дом. Вам будет там хорошо.
– Спасибо. – Ей уже сейчас лучше. Наконец-то Огюст представил ее своему другу художнику. – Мосье Каррьер, я уверена, что полюблю Белльвю.
2
Огюст сказал Розе, что дом в Белльвю «прямо в стиле Людовика XIII и в то же время обыкновенная пригородная вилла». В таком большом доме они еще никогда не жили – трехэтажный, много комнат, обилие света. Она согласилась, что дом прекрасно расположен, с видом на Париж и Сену, и вокруг луга и сады. Роза любила деревню, ее простоту, свежий воздух, цветы, и Огюст сам так восторгался их новым приобретением, что она верила – теперь он будет чаще бывать дома.
Ее радость была для него лучшим вознаграждением. Кажется, найден идеальный выход из положения.
Но жизнь его только еще больше усложнилась, и Огюст понял, что идеального выхода из создавшегося положения ему не найти. В Париже он целиком принадлежал Камилле, Роза больше не мешала им, а в Белльвю старался не думать о Камилле, брал Розу на прогулки и пытался отвлечься. Но ни та, ни другая не чувствовали себя спокойно. Он гордился тем, что, перебравшись в Белльвю, ублажил обеих, а кончилось тем, что каждая думала: он отдает предпочтение ей, а не мне. Он разрывался между двумя, а они ни в какую не желали считаться с этим. Они не хотели делить Огюста.
Его наградили вторым орденом Почетного легиона – теперь рыцарский крест заменили розеткой, – и хотя Огюст заподозрил, что его просто задабривают, – Гийом стал членом Французской Академии, а он нет, – тем не менее принял эту награду. Но Роза и Камилла проявили к этому событию полное равнодушие.
Когда он сказал Розе, что награжден вторично, она заметила:
– Ты никогда не называешь меня любимой. Так трудно, Огюст?
– Тогда не нашивай розетку.
– Уж не хочешь ли ты сказать, что она умеет держать в руках иголку? Конечно, я пришью. Ты ведь хочешь, чтобы это было сделано как следует. – Он не ответил, а она взглянула на картину, которую он держал в руках, и спросила: «Кого это должно изображать?»
– Мой портрет, написанный Каррьером. Я хотел подарить его тебе, думал, понравится, и ты его здесь повесишь.
– Ты очень похож. Но лицо добрее, чем у тебя. А тот, для которого ты позировал этому американцу, Сардженту?[105]
– Я его повешу в мастерской.
– Для нее?
– Берешь портрет? Я не стану тебя упрашивать.
– Мы прожили тридцать лет, и я должна вымаливать ласковое слово.
– Двадцать девять. И кажется, больше, чем следовало. – Он размахнулся, словно хотел хватить картиной о стену.
Роза, напуганная его неистовством, выхватила портрет, но сказала: пусть вешает сам, а то на него не угодишь.
Когда портрет был водворен в столовой, Роза возненавидела себя за уступку. Она понимала, что ей следует возненавидеть Огюста – делить его с другой такое унижение, – но ведь ее ненависть лишь оттолкнет его. Пришивая орденскую ленточку на сюртук, она несколько раз укололась.
Камилла за последние месяцы много наслышалась о портрете работы Сарджента и, когда он сказал, что портрет предназначен для их мастерской, обрадовалась, хотя решила, пока он совсем не покинет Розу, делать все ему назло. Вешая портрет, она сказала:
