ответную речь, но листки из блокнота все время рассыпались, и он совсем растерялся. Бормотал что-то под нос, уверенный, что большинство собравшихся не понимают по-французски, но заключительные аплодисменты были громкими и продолжительными. Огюст совсем смутился.
После ему говорили, что он произнес отличную речь.
Когда наконец в сопровождении Сарджента и Хэнли Огюст покинул обед и английские студенты из художественных школ Слейда и Южного Кенсингтона выпрягли лошадей из его экипажа и сами повезли экипаж, это доставило ему истинную радость.
Роден все еще находился под впечатлением этих событий, когда новый чиновник из Министерства изящных искусств сообщил, что представление «Врат ада» больше откладывать невозможно. Прошло уже двадцать два года с тех пор, как работа была заказана, сказал Ральф Баль.
– У нас в министерстве теперь новые порядки, мэтр. Работы должны представляться в срок.
– Но строительство Музея декоративных искусств не начато, – сказал Огюст. – Как закончишь двери музея, который еще не существует?
Уверенный в своей правоте, молодой человек с жаром ответил:
– Дело не в этом. Вы обещали завершить «Врата» много лет назад. Мы больше не можем ждать.
– Они почти закончены. Я сделал сто семьдесят шесть фигур.
– Нам это известно. Как и то, что вам уже выплачено больше тридцати тысяч франков.
– Двадцать пять тысяч семьсот. И я истратил все до франка.
– Дело не в этом. Палата депутатов получает много жалоб, особенно из провинций, где говорится, что министерство попусту тратит деньги.
Не мог же он признаться, что устал, что ему надоела работа над «Вратами», что для того, чтобы отвлечься, он начал «Башню труда», а работа над «Вратами» не продвинулась ни на шаг. Огюст сказал:
– Мне нужно еще два года. Только два.
– Значит, в 1904 году закончите? – Инспектор недоверчиво посмотрел на него.
– Да. – Огюст не был уверен, что закончит через два года, но он попытается.
Баль кивнул и вдруг улыбнулся, словно одержал победу.
Огюст отрывисто спросил:
– Сколько вам лет, мосье?
– Двадцать шесть, мэтр.
– Значит, вам было четыре года, когда я начал над ними работать.
– Я слышу о «Вратах» всю жизнь. Вы действительно считаете, что на этот раз закончите? Если не сдержите обещание, они потребуют деньги. Вы потеряете очень большую сумму, мэтр.
Огюст вспомнил, как выгодно и много работ он продал со времени Всемирной выставки, и коротко ответил:
– Это будет потерей для Франции, а не для меня.
2
Огюст вернулся к «Вратам», полный решимости закончить их, это было для него делом чести. Он приказал привратнику никого к нему не пускать. Шли недели, а работа не двигалась. Как-то пасмурным днем он стоял перед «Вратами», раздумывая над темой «Ада», как вдруг увидел перед собой молодого человека.
Он начал было выпроваживать его со словами:
– Как вас пропустили? Сколько вы заплатили привратнику? Пятьдесят франков? – Этим способом пользовались многие незваные посетители.
– Я сказал ему правду. Я пишу о вас книгу, мэтр.
– Книгу? – Этого Огюст не ожидал.
– Она будет опубликована в Германии. Я поэт Райнер Мария Рильке [124].
Имя ничего не говорило Огюсту.
В юном иностранце – сильный акцент сразу выдавал его – не было ничего необычного, разве только восторженный взгляд, которым он смотрел на Огюста. Впрочем, и к этому Огюст за последнее время привык. Но Рильке был привлекателен: стройный, небольшого роста, темноволосый, с выразительными голубыми глазами и тонкими черными усиками. Огюст больше не отчитывал его, но и не знал, как поступить.
Рильке заявил:
– Мэтр, «Врата» – такое лиричное произведение. Как, впрочем, и все ваши работы.
И не успел Огюст остановить его, как поэт сообщил, что его жена, фрау Клара Вестгоф, учится у мэтра. Огюст вспомнил серьезную, хорошенькую молодую женщину, упорную и довольно способную. Рильке говорил о скульптурах мэтра с такой проникновенностью и пониманием, что на Огюста это произвело впечатление, хотя чрезмерная восторженность поэта смущала.
Он вдруг сказал:
– Я ведь еще не памятник.
