76
– Итальянскую оперу, ваше сиятельство? Разве таково желание его величества?
Прежде чем ответить, Орсини-Розенберг внимательно оглядел маленького человечка, стоявшего перед ним в его кабинете в Бургтеатре, словно желая определить, на что способен этот композитор. Затем решительно сказал:
– Да, Моцарт, именно затем я и пригласил вас. Император желает весь следующий сезон посвятить итальянской опере. Синьор Сальери и синьор Мартин-и-Солер пишут новые оперы, которые должны быть готовы к открытию сезона, и, ввиду того, что у нас в труппе появился теперь великолепный бас-буффа Бенуччи, опера с главной ролью для его голоса пришлась бы кстати.
– У Бенуччи прекрасный голос. Писать для него арии большая честь.
– Но опера должна быть комической, оперой-буффа. Его величество желает повеселить своих любимых подданных. Он считает, что мир, каков он есть, слишком серьезен.
Это на самом деле означает, подумал Вольфганг, что у Иосифа на уме какая-то новая реформа, и во избежание недовольства он хочет зрелищами отвлечь внимание своих подданных от действительности. Но вслух он сказал:
– Я согласен, ваше сиятельство.
– Вы, конечно, знаете итальянский?
– Разумеется. Я путешествовал по Италии трижды. К тому времени, как мне исполнилось семнадцать, там уже прошли три мои оперы. Братья императора – эрцгерцоги Леопольд и Фердинанд – соизволили Милостиво аплодировать моим произведениям.
– Как же, я помню. Наша первая встреча с вами произошла во Флоренции, когда вы еще были чудо- ребенком. Тогда о вас много говорили.
Больше, чем теперь, подумал Вольфганг, но поклонился и сказал:
– Благодарю вас, ваше сиятельство.
– Мне понравился ваш последний концерт. Жизнерадостный и удивительно мелодичный. Хотелось бы, чтобы опера, которую вы нам представите, была бы в том же духе.
В последующие недели Вольфганг не раз думал над этим советом, пока перечитывал множество либретто, так и не найдя среди них ни одного, которое пришлось бы ему по душе. Ван Свитен подтвердил: император не прочь получить от него новую оперу-буффа, тут, по крайней мере Орсини-Розенберг сказал правду, поскольку попытки императорских любимцев – Сальери и Солера – в этом жанре успехом не увенчались. Однако, предупредил барон, следует поспешить, а то еще император передумает.
У Гольдони Вольфганг нашел несколько пьес, которые ему понравились, но показались непригодными для оперы. Он перечитал комедии Мольера, подаренные ему в свое время Фридолином Вебером – Вольфганг с тех пор всегда возил их с собой.
Комедии Мольера показались ему все такими же очаровательными, но, за исключением «Дон-Жуана», ни одна не годилась для оперы, а он боялся, что Иосиф, не в меру щепетильный в вопросах нравственности, сочтет ее безнравственной и чересчур мрачной для оперы-буффа.
Он поделился своими сомнениями с Ветцларом. Желание писать оперу полностью завладело им, оно отодвигало на задний план все остальное, хотя в эту осень 1785 года он собирался снова дать несколько концертов по подписке, и Ветцлар в ответ вручил ему французское издание комедии Бомарше «Безумный день, или Женитьба Фигаро».
– Но наш друг Шиканедер говорил мне, что император запретил постановку этой комедии! – воскликнул Вольфганг.
Ветцлар проницательно улыбнулся и сказал:
– Наверное, поэтому все ее и читают? Ознакомьтесь! Кто знает? Если она вам понравится, можно что- нибудь и придумать. Даже если мне самому придется субсидировать постановку.
– Частная постановка в Вене? Император никогда не даст на это разрешения.
– Лондон или Милан, наверное, будут более сговорчивы. Глаза Вольфганга загорелись. Он, как сокровище, хранил воспоминания о триумфах, которыми сопровождались его поездки по Англии и Италии. Но тут возникали трудности иного рода.
– Даже если мне понравится комедия, ее все равно придется менять для того, чтобы положить па музыку.
– Вам нужен хороший либреттист.
– С Вареско работать я не могу, да и со Стефани не хотелось бы. Во всяком случае, над большой оперой.
– Вольфганг, у меня есть для вас отличный либреттист. Лоренцо да Понте.
– Да Понте? – с сомнением повторил Вольфганг. – Итальянец. Я о нем слыхал. Он написал либретто оперы «И Ricco d'un Giorno» («Богач на час») для Сальери. Она провалилась. Не, удивительно, что да Понте решил обратиться ко мне.
– Он решил обратиться к вам потому, что ваша музыка приводит его в восторг.
– И еще потому, что Сальери после провала оперы заявил, что лучше отрежет себе пальцы, чем положит на музыку еще хотя бы строчку стихов да Понте.
– Тем более вы должны работать вместе. У вас теперь общий враг.
– Насколько я слышал, герой комедии открыто порицает знать – такую вещь гораздо проще написать, чем поставить на сцене.
– Сначала прочтите комедию. Прошу вас! И тогда решайте.
– Почему вы так в ней заинтересованы?
– Вы считаете, что раз я дворянин, мне не приходится раболепствовать? Было бы превосходно, если бы цензура, не разобравшись, в чем дело, разрешила, постановку. Как случилось во Франции.
После того как Вольфганг прочел комедию, заснуть он уже не мог. В комедии Бомарше едко высмеивались существующие, порядки. Теперь ему стало ясно, почему Иосиф не разрешил ее постановку, несмотря па спою репутацию просвещенного монарха. Однако пьеса была остроумна, полна комизма и ядовитой сатиры, и не приходилось удивляться, что о ней говорит вся Вена. Фигаро, умевший, когда надо, обвести вокруг пальца надменного аристократа графа Альмавиву, тронул сердце Вольфганга. В руках графа была неограниченная власть, но Фигаро удавалось перехитрить его благодаря своему природному уму и смекалке. Их столкновения напоминали Вольфгангу его собственные стычки с Колоредо, с Арко, с тем же Иосифом и Марией Терезией. И потом, пьеса эта прекрасно ложилась на музыку.
Он сидел в своей музыкальной комнате в темноте, чтобы никого не потревожить, и сочинял арию Фигаро для голоса Бенуччи. Его совершенно покорил язвительный монолог Фигаро о горькой солдатской доле; слова «Мальчик резвый, кудрявый, влюбленный» вибрировали у него в ушах, рождая бодрую, бравурную мелодию, одновременно и веселую и грустную. Он вскочил на ноги. Это пойдет!
Позади с теплым халатом в руках стояла Констанца.
– Вольфганг, надень, ты простудишься, – сказала она.
– Мне не холодно, Станци. Мелодия уже найдена! Констанца, давно привыкшая к его ночным бдениям, зажгла свечу.
– Не нужно. Она у меня вся в голове.
Констанца зевнула. Завтра он почувствует себя совсем разбитым, но ни за что в этом не признается, потому что в полдень ему предстоит исполнять концерт на музыкальном собрании у ван Свитена.
На следующий день на вопрос ван Свитена, что он думает о квартете, который только что сочинил его друг, Вольфганг ответил:
– Интересный, – и добавил: – Барон, вы ведь придворный цензор. Могли бы вы снять запрет с «Фигаро»?
– Невозможно! Его величество высказался по поводу этой комедии весьма твердо. Почему бы вам не написать оперу на классический сюжет? Подобно тому как делает Глюк? Это безопасно.
Нет, он хотел писать только «Фигаро». Вольфганг размышлял, что бы предпринять, когда в разговор вступил Ветцлар.
– Вольфганг, я хочу представить вам поэта, который питает глубокую любовь к вашей музыке, – Лоренцо да Понте.
