как только доктор вернется, она обещала прислать его к Моцартам.
Леопольду было ясно, что оба лекаря невежды, и он решил дождаться приезда доктора Бернгарда, и никого больше не приглашать. Однако время шло, не принося Вольферлю облегчения, и у Леопольда не выходили из ума слова хозяина гостиницы, с которым он поделился своими сомнениями насчет искусства Франка и Дессау.
«Больше половины детей в Вене умирают до семи лет», – сказал ему тогда Отто Хейнц. И при этом пожал плечами, словно хотел добавить: «Чем ваш ребенок лучше других?»
Вольферлю не понравились лекари, которых приводил Папа. Они называли его болезнь непонятно, по- латыни, прописывали порошки и питье, от которых его непрерывно слабило и все тело ломило. Ему было стыдно, он знал, что не сможет играть и подводит Папу. После визита второго лекаря у него сильно разболелся живот, есть он совсем не мог. Мама уговаривала выпить немного бульону, но он бормотал:
– Мне не хочется.
– Надо непременно поесть.
– Не могу.
У Вольферля кружилась голова, от страха перехватывало дыхание, он не понимал, где находится. В ушах так звенело, что он ничего не слышал. Он не мог разглядеть Маму и вдруг страшно испугался, что никогда больше не увидит ее. Кто-то что-то говорил Вольферлю, но он не понимал ни слова и не мог разобрать, кто же перед ним. В бредовом кошмаре ему представилось, что он сидит со связанными руками за клавесином, а со всех сторон его обступают клавесины без клавиш, которые ухмыляются, Смеются над ним. И вдруг он почувствовал, что руки у него свободны, только клавиш так и не было.
Жар немного спал: это Мама, едва касаясь, обтирала влажной салфеткой его лицо и нежно нашептывала:
– Спи, дорогой, усни, мой мальчик.
А что, если он заснет и никогда не проснется, подумал Вольферль. Мама все повторяла ласковые слова, а он боялся уснуть. Ужасное предчувствие, что он никогда не проснется, охватило его. Впервые он испугался смерти и понял, что это такое. Ему не раз говорили: смерть унесла его маленьких братьев и сестер, но прежде это были пустые слова. Неужели им было так же больно, неужели их мучили перед смертью такие же кошмары, неужели никогда больше он не сядет за клавесин? От страшной мысли Вольферль расплакался.
– Милосердный боже, оставь мне хоть этого, – всхлипывала Мама.
Вольферль почувствовал себя лучше, когда увидел возле кровати Наннерль, хотя сестра тоже выглядела больной, бледной и испуганной. Он потянулся обнять Наннерль, но она отстранилась. Он не знал, что ей запретили приближаться во избежание заразы. Вольферлю опять стало хуже, он снова впал в беспамятство, звал: «Папа, спасите меня, спасите!» Но Папа не откликался. Придя в себя, он услышал, как Пана говорит Отто Хейнцу: Надо позвать священника.
Вид у Папы был ужасный.
Хозяин уже собирался выполнить просьбу Папы, когда приехал доктор Вервгард. Доктор Бернгард, профессор медицины в Венском университете, словно излучал спокойствие. Он не стал сразу осматривать мальчика, а сперва ласково заговорнл с ним, спросил, что болит, в каком месте, как сильно и когда заболело. Доктор не выказывал ни малейшей тревоги, пока не познакомился с рецептами двух первых лекарей. «Глупцы», – пробормотал он и принялся осматривать Вольферля.
– Может, послать за священником? – в отчаянии спросил Леопольд.
– Но надо.
– Вы уверены?
– Уверенным быть ни в чем нельзя. Но хоронить его еще рано.
– Это оспа?
– С чего вы взяли? – Доктор вдруг рассердился.
– А эти пятна. И потом, у него неблагополучно с почками.
– Еще бы! Ведь этот шарлатан прописал ему не те лекарства. Нет, это не оспа.
– А что же тогда, доктор?
На лице Папы появились краски.
– Возможно, скарлатина в легкой форме. Я приеду завтра. Сейчас мальчику важнее всего сон. – Он дал Вольферлю снотворное, ребенок успокоился и тут же уснул.
Кошмары исчезли. Во сне Вольферлю явилась Мария Антуанетта. Она говорила, что терпеть не может играть упражнения на клавесине, чем немало его озадачила. Но когда она попросила его сыграть, он сразу приободрился. Оказалось, играть он может, клавесины-уроды куда-то исчезли, перед ним стоял клавесин с чудесными клавишами.
Пробудившись на следующий день, Вольферль не увидел ни Марии Антуанетты, ни клавесина, зато доктор Бернгард улыбался, и Вольферль почувствовал, что все настроены гораздо бодрее.
Через неделю исчезли сыпь, боли и ломота, а вместе с ними исчезли и сны. Все очень радовались его выздоровлению, и Вольферль постеснялся сказать, до чего ему жаль, что он больше не видит во сне Марию Антуанетту. Утешила лишь мысль, что скоро их опять пригласят играть к императрице, где он увидит ее.
Но приглашения не последовало. Заболела эрцгерцогиня Иоганна, сказал доктор Бернгард, и императрица отменила все развлечения. Вольферль был разочарован. И еще он расстроился, узнав, что выступления одной Наннерль не привлекают внимания. Однако и после выздоровления Вольферля они не получили приглашения выступить в домах придворной знати.
Доктор Бернгард отказался от платы, но пришел в восторг, когда дети в знак благодарности предложили выступить у него в доме. Он пригласил нескольких друзей – цвет венской интеллигенции, и все пришли в восторг. А Леопольд, сидя в уютной, хоть и непритязательной гостиной доктора и слушая слаженную игру детей, думал о том, что пути обратно для него нет, какие бы трудности и неудачи не ждали впереди.
Затем Вольферль играл соло. Сонаты Скарлатти, до чего же певучи эти маленькие сонаты! Даже с закрытыми глаза ми Леопольд мгновенно определил бы, что играет их Вольферль.
Насмехайтесь, называйте меня честолюбцем, но разве кто-нибудь догадывается, о чем я мечтаю? Люди говорят, что для меня не существует иллюзий, кроме созданных собственным воображением. Всемогущий боже, сделай моего сына своим рупором, обратись через него к сердцам людей. Боже милостивый, отпусти ему время – пусть сумеет он тронуть их сердца. Тронуть своей музыкой.
У ноябрьского ветра за окном была своя неповторимая песнь, пусть же будет собственная песнь и у его сына.
Анна Мария внимательно следила за Вольферлем, боялась, как бы он не переутомился. Когда доктор Бернгард похвалил дарование детей, она порывисто спросила:
– Как, по-вашему, он достаточно окреп, может выступать?
– Долго играть не надо.
– Скажите, доктор, не грозят ли ему осложнения? Доктор Бернгард задумался, не хотелось тревожить ее. Но матери лучше знать правду, решил он, и сказал:
– Неправильное лечение повредило почкам, но, если мальчик не подхватит еще какую-нибудь серьезную болезнь, все постепенно придет в норму.
– Болезнь была опасная, доктор? Бернгард промолчал.
– Он мог умереть?
– Но ведь не умер же, госпожа Моцарт. И мы должны быть благодарны господу. И потом, он необыкновенный ребенок.
В таком случае можно ли его подвергать опасности? В ноябре резко похолодало. Анна Мария смотрела на Леопольда, подсчитывавшего дукаты, и в душе молила мужа: 'Поедем домой!»
Получим приглашение от графа и графини Тун, Леопольд сразу отложил отъезд в Зальцбург и, преисполнившись надежд, дал согласие. Однако на концерте не присутствовал никто из венской знати, кроме графа Пальфи. После концерта граф Пальфи заверил Леопольда, что дети играли даже лучше, чем прежде.
– Если бы вы могли рассказать об этом другим, – сказал Леопольд.
– Нельзя винить людей за то, что они избегают ребенка, болевшего заразной болезнью, – заметила
