Конти отразилось недоверие; однако он выразил желание познакомиться с сонатами, даже если они окажутся совсем простенькими.
Рамо, прослушавший последнюю импровизацию Вольферля, сказал:
– Мальчик, без сомнения, обладает редкостным чувством гармонии. Уверен, он напишет сонаты как следует, и мне хотелось бы послушать их.
– Это невозможно, – упорствовал Шоберт, – мальчик не справится. Дело не только в возрасте, есть и другие причины. Его подготовка, его…
Рамо не дал ему закончить:
– С разрешения вашего высочества я предложу эти сонаты моему переписчику.
Принц согласился и, повторив: – Значит, через две недели, – отпустил музыкантов и вернулся к гостям.
16
И почему это господин Гримм так волнуется, думал Вольферль. Напрасно барон все время спрашивает, когда будут закончены сонаты. После концерта у принца прошла всего неделя, а господин Гримм заезжал к ним чуть не каждый день – справлялся, как подвигается работа. Папа был с ним вежлив, но грустен. Папа, не в пример господину Гримму, знал, что в таких делах торопиться не следует. Вопрос не в форме, Вольферль мог бы написать сонату очень быстро, но ему хотелось, чтобы музыка была столь же яркой и грациозной, как в сонате господина Шоберта, а на сочинение такой музыки требовалось время.
К тому же графиня ван Эйк слегла, и Вольферлю приходилось играть тихо, хотя она настояла, чтобы они остались у нее в доме и Вольферль занимался музыкой по-прежнему. Однако болезнь графини нарушала душевное спокойствие Вольферля. Каждый раз, входя в спальню, он ужасался ее бледности. А она радовалась его успехам, они, казалось, вдыхали в нее жизнь.
– Как-никак мы с тобой земляки, – шепнула она однажды Вольферлю, почувствовав себя лучше. – Оба родом из Зальцбурга.
Он кивнул, но ему сделалось так грустно, что он перестал работать над сонатой, иначе настроение непременно отразится на музыке.
Вольферль все искал мелодию, и тут Папа посоветовал:
– Можешь взять какую-нибудь известную мелодию, если она тебе нравится.
– Даже мелодию Шоберта? – Пожалуй, музыка Шоберта нравилась ему больше всего.
– Даже Шоберта.
– А я думал, он вам не по душе, Папа.
– Это не имеет отношения к его сочинениям. Я ни в грош не ставлю французскую музыку, но Шоберт – немец, как ни прикидывается французом, и это чувствуется в его вещах.
Мелодия Шоберта все время звучала у Вольферля в голове.
– Ты можешь взять за основу любую известную тебе мелодию.
Вольферль выбрал мелодию Шоберта, переделал ее на свой вкус, а потом стал развивать, сочетая партию клавесина с партией скрипки, как это делал Папа.
Мелодичные созвучия носились в воздухе, Вольферль слушал их с наслаждением… Они искрились, переливались с волшебной легкостью, и он заставил всю сонату искриться и сверкать, и сам был зачарован пленительной музыкой. Он сидел за клавесином, пока Мама не сказала:
– Леопольд, ведь совсем темно. Ничего не видно.
Но Вольферлю темнота не мешала. Мама зажгла свечи и позвала его ужинать. Он был голоден, но уйти не мог. Первая соната была почти завершена, остались только заключительные аккорды.
За ужином он мысленно проиграл финал сонаты, а когда лег в постель, не мог уснуть. Он боялся забыть финал. В голове носились обрывки стольких музыкальных фраз. Проснувшись утром, Вольферль обнаружил, что помнит все сочиненное накануне. Это было замечательно!
Папа внимательно просмотрел сонату и сказал:
– Соната годится для исполнения. Они останутся довольны. – И облегченно вздохнул. Соната была детской по теме, и в ней чувствовалось влияние Шоберта, правда, без его блеска и глубины, но тем не менее она отличалась ясностью и была хорошо построена, соната для клавесина и скрипки, вполне годная для исполнения, – сочинение его сына.
Все последующие дни Вольферль с увлечением заканчивал сонаты. Он не мог думать ни о чем другом. Это была игра, и он увлекся ею. Вольферль заставлял клавесин и скрипку петь дуэтом и приходил в восторг от их покорности; брал знакомые мелодии и облекал их в новую ясную форму. Вольферля так захватила работа, что вместо двух сонат он сочинил четыре.
Он нисколько не удивился, когда Папа сказал:
– Сонаты мне нравятся.
Ему они тоже правились. Будь у него больше опыта, они получились бы лучше, но и так они вполне мелодичные, ясные и живые – не хуже шобертовских.
Принц Конти пригласил Рамо, Шоберта и Экхарда прослушать сонаты Вольферля. Принца поразила правильность их композиции. Он сказал Гримму:
– Вы были правы, это необыкновенный ребенок. Но Шоберт остался недоволен:
– Ваше высочество, ребенок подражает мне.
– Возможно, – отозвался принц. – Но разве это преступление?
Шоберт не успел ответить, потому что Вольферль горячо сказал:
– Да ведь это лучшая музыка в Париже! – И Шоберт не мог не улыбнуться.
– Подражание есть самая искренняя похвала, – поспешил вставить Леопольд, – а тема у него собственная.
– Мне очень жаль, что Вольфганг подражал не мне, – добавил Экхард.
Рамо с трудом поднялся, опираясь на палку, и старческим голосом объявил:
– Andante в последней сонате очень выразительно и своеобразно. Господин Шоберт должен быть счастлив, что ребенку понравилась его музыка. Я был бы рад, если бы моя музыка произвела на него такое же впечатление.
Нетвердой походкой он подошел к Вольферлю, все еще сидевшему за клавесином, и расцеловал его в обе щеки.
Вольферль покраснел. Этот подарок был для него дороже всех денег и безделушек, которыми осыпала его знать. Принц Конти заметил:
– Господин Шоберт, у ребенка явно хороший вкус, раз он избрал вас для подражания.
Шоберт, великодушно махнув рукой, ответил:
– Что ж, ваше высочество, если его это не смущает, то мне и подавно смущаться нечего.
– Значит, вы признаете, что Вольферль – композитор? – спросил Леопольд.
Шоберт замялся, но, увидев нахмуренное лицо принца, пробормотал:
– Ваша зрелость и опыт позволяют вам лучше судить о таких вещах.
– Без сомнения, он композитор и настоящий виртуоз, несмотря на свой возраст, – заключил принц Конти. – А вы, господин Гримм, заслуживаете всяческой похвалы за то, что познакомили нас с этим милым и на редкость одаренным ребенком.
Нужно было кому-то преподнести сонаты – на это ушло несколько дней. Вольферль хотел подарить их графине ван Эйк и госпоже д'Эпинэ, поскольку музыкальные сочинения было принято дарить дамам и обе они нежно относились к нему, но Гримм посоветовал поднести тем, от кого можно было ждать большей выгоды: дочери короля – принцессе Виктуар и любовнице принца Конти – графине де Тессэ.
Вольферлю было все равно, что писать, но Леопольд пришел в восторг, прочитав посвящения, составленные Гриммом. По правде говоря, они были чересчур высокопарны, но Леопольд целиком полагался на друга. Поэтому его весьма удивил отказ графини де Тессэ принять посвящение.
– Оно слишком пышно, – сказала она, – я не заслуживаю таких похвал, посвящение следует писать сдержаннее.
