«Разумеется! – воскликнул я. У Сальери есть свое уязвимое место, подумал я – это его тщеславие. – Нам посчастливилось иметь правителя, обладающего непогрешимым музыкальным вкусом. Хотя он и не всегда должным образом оценивает ваши блестящие успехи».
«Что вы имеете в виду, Лоренцо?»
Сальери, как и большинство знаменитых людей Вены, был значительно меньше среднего роста. Я смотрел на него сверху вниз. Одевался Сальери всегда с большим вкусом и опрятно, парик его был тщательно завит, щеки сильно нарумянены на французский манер, – он только что вместе с Глюком вернулся из Франции, – а брови для придания лицу выразительности подведены, правда, нос от этого казался еще больше. Темные глаза по-прежнему сияли живостью и огнем.
Я сказал: «Императора разочаровал „Богач на час“. Я намеренно поддразнивал Сальери в надежде, что, рассердившись, он откроет мне истинную причину своего визита к императору. Речь, видимо, шла обо мне с Моцартом и о нашей идее создать оперу на сюжет Бомарше, догадывался я.
„Разочаровал? – вспыхнул Сальери. – Как ни больно мне это говорить, Лоренцо, но ведь именно ваше либретто вызвало неудовольствие императора“.
„Что ж, прекрасно! – ответил я. – Может быть, вам следовало взять на себя эту обязанность?“
„В самом деле, хуже вас я бы все равно не написал“, – злобно отозвался он.
Меня напугала его горячность. Я знал, что после нашего неудачного сотрудничества над оперой „Богач на час“ Сальери поклялся никогда больше не брать меня в напарники.
„Лучше отрежу себе пальцы, – сказал он, – чем положу на музыку хотя бы строчку стихов да Понте“
Его слова обошли всю Вену. Раньше мне казалось, что сказано это было в припадке гнева и ущемленного самолюбия, но теперь я не знал, что и думать.
Сальери с презрением и укоризной в голосе прибавил:
„Говорят, вы думаете приняться за пьесу Бомарше, пропитанную революционным духом“.
„Революционным духом?“ – воскликнул я. Сальери даже и не пытался хитрить.
„Женитьба Фигаро“ запрещена в Вене».
«Для постановки на сцене. И в том виде, как она написана Бомарше».
«И вы собираетесь писать либретто на этом варварском немецком языке?»
Мы беседовали по-итальянски, ибо хотя Сальери и прожил в Вене почти двадцать лет, с 1766 года, но предпочитал родной язык. Немецкий язык он ненавидел, к французскому был равнодушен и держался твердого мнения, что один лишь итальянский пригоден для музыки – с чем я тоже склонен был соглашаться.
«Лоренцо, если вы будете действовать неосмотрительно, вас могут записать в революционеры». Я не мог понять, говорил он это со злым умыслом или просто пытался меня предупредить.-«Я полагал, что вы обладаете большим вкусом».
«Уж не об этом ли вы беседовали с императором?»
Сальери самодовольно усмехнулся, показывая ряд белоснежных зубов, которыми очень гордился, что было мне особенно неприятно, ибо недавно я лишился своих зубов. Расправляя манжеты, он обмахивался сильно надушенным платком, но вместо ответа на мой вопрос сказал:
«Вы бы зарабатывали гроши, не представь я вас императору».
«Я благодарен вам за помощь. Но теперь я слишком часто подвергаюсь вашим нападкам».
«Только когда вы того заслуживаете».
«Разве сейчас я этого заслуживаю, Антонио?»
«Лоренцо, я ценю ваш талант, но не ваши суждения. Если вы будете упрямствовать и сотрудничать с композиторами, которые не в фаворе у императора, вы ничего не добьетесь в Вене».
«Вы намекаете на Моцарта?»
«Ни в коем случае! Я восхищаюсь его инструментальной музыкой. Что же касается оперы, то он написал а Вене всего одну вещь: „Похищение из Сераля“, да и она не принадлежит к числу выдающихся».
«Я не собираюсь с вами спорить, – заметил я. – Мне нужно повидать императора, он меня ждет».
Итак, Сальери недоволен моим сотрудничеством с Моцартом, подумал я, и это притом, что я величайший поэт Вены и любимец императора.
«Я очень сожалею, что вы столь ревниво относитесь к Моцарту».
«Ревниво?» – он посмотрел на меня с таким преувеличенным возмущением, что у меня исчезли последние сомнения на этот счет.
«Я уже сказал, что считаю себя его другом. Но „Фигаро“ – выпад против авторитетов и установленного порядка, боюсь, что опера на подобный сюжет может иметь печальные последствия для вас с Моцартом».
«Это мнение императора?» – спросил я.
Сальери многозначительно улыбнулся и промолчал.
«Вы очень великодушны, Антонио, предупреждая меня. Я это ценю».
«Неужели вы забыли, что вас изгнали из Венеции за деятельность, направленную против правительства? Еще один неосторожный шаг и вам не избегнуть неприятностей».
«Я боролся не против правительства, а против отдельных личностей».
