Газовые лампы отбрасывали дрожащий свет, на губах да Понте играла слабая улыбка, а у Деборы выражение лица было чуть насмешливым. Джэсона охватили противоречивые чувства. Неужели он настолько сжился с версией отравления Моцарта, что никакое другое объяснение на него уже не производит впечатления?
– У вас есть это письмо? – спросил Джэсон.
– Да.
– Что же он в нем писал?
Да Понте ответил не сразу. Он сидел, задумавшись. Столько в жизни пережито, на пятерых хватит; иные воспоминания радовали его, а другие неизменно вызывали угрызения совести и порой мучительную боль. Однако как бы ни были грустны эти воспоминания, он всегда возвращался к ним. Он изведал в жизни все радости, о каких только можно мечтать, но с течением времени горькие моменты вытеснили все остальное. Неужели раздражительность – неизбежный удел старости, думал он.
– Я написал Моцарту из Триеста и предложил присоединиться ко мне в Англии. В Лондоне у нас найдется немало друзей, – писал я, – Иосиф Гайдн пользовался там огромным успехом, и Сторейсы, которых Моцарт обучал в Вене и очень их любил; мы там будем пользоваться гораздо большим уважением, чем в Вене при Леопольде. Его ответ меня глубоко потряс и опечалил.
Да Понте извлек из кармана пожелтевшую от времени бумагу и прочитал:
«Мой дорогой да Понте, я был бы рад последовать вашему совету, но это невозможно. Голова у меня так кружится, что я не вижу пути вперед. Я вижу лишь мрак и могилу. Призрак смерти преследует меня повсюду. Я вижу его перед собой постоянно; этот призрак зовет меня за собой, уговаривает, твердит, что я должен работать только на него. И я продолжаю работать, потому что сочинять музыку мне кажется менее изнурительным, чем бездельничать. Я ощущаю в себе такую тяжесть, что знаю – час мой вот-вот пробьет. Смерть не за горами. Я кончаю счеты с жизнью, не сумев насладиться своим талантом. И все же жизнь была прекрасна, карьера моя началась при столь благоприятных обстоятельствах. Но никто не властен над своей судьбой, никто не ведает, сколько дней ему отпущено. Приходится смириться. Чему быть, того не миновать. Итак, мне остается лишь завершить свою похоронную песнь, оставить ее незавершенной я не могу».
– Неужели это письмо самого Моцарта? – воскликнул Джэсон.
Да Понте указал на подпись. На пожелтевшей бумаге, готовой от прикосновения пальцев рассыпаться, стояла подпись: «В. А. Моцарт».
– Письмо написано по-итальянски, – сказал да Понте. – Вам все равно не понять. – С величайшей осторожностью он взял его из рук Джэсона. – Моцарт говорил по-итальянски как итальянец. Примером тому «Фигаро». Только глупец может счесть «Фигаро» немецкой оперой, – насмешливо добавил он.
Жадно вслушиваясь в рассказ да Понте, Дебора испытывала непонятную растерянность; словно помимо ее воли и желания она оказалась втянутой в непонятный водоворот событий. В воспоминаниях да Понте странно смешалась дешевая драма и волнующие свидетельства, и Дебора терялась, не зная, чему верить. Разгадать бы истинные побуждения да Понте, заставляющие его все это рассказывать.
– Несмотря на это письмо, вы все-таки отрицаете, что Сальери имел отношение к смерти Моцарта? – спросил Джэсон.
– У меня нет такой уверенности, как у вас.
– Но у меня пока тоже нет полной уверенности.
– Однако вы готовы в это уверовать. Если кто-либо в Вене и виновен в смерти Моцарта, так это дворянство. После смерти Иосифа и Габсбурги и придворная знать относились к Моцарту намеренно равнодушно. Возможно, и тут не обошлось без участия Сальери. По всей вероятности, он поощрял это равнодушие.
Появился официант и подал Джэсону счет. Да Понте выхватил его из рук Джэсона со словами:
– Позвольте мне!
Он изучил счет со всей тщательностью, выверил до последнего цента и победоносно заявил:
– Смотрите, сколько я вам сэкономил. Вас бы обсчитали на несколько долларов! Я не позволю обманывать моих дорогих друзей.
Джэсон без лишних слов заплатил по счету, а тем временем у да Понте появилась новая идея. Он вдруг посоветовал им отложить отъезд в Европу.
– Останьтесь в пансионе моей жены. Она прекрасно готовит, лучше чем в этой кофейне. В вашем распоряжении будут уютные комнаты, и вы еще больше узнаете о Моцарте. Сегодняшний рассказ – лишь начало. Возможно, я помогу вам раздобыть такие факты, которые подтвердят ваши предположения.
Дебора испугалась, что Джэсон уступит уговорам да Понте и собралась отказаться платить пусть даже за самый прекрасный пансион, но Джэсон ее опередил:
– Я благодарен вам за помощь, синьор, но мы уже купили билеты.
Да Понте окликнул проезжавший мимо экипаж, отвел Джэсона в сторону и спросил:
– Я в самом деле сумел помочь вам, господин Отис?
– Несомненно, – ответил Джэсон, чтобы не дать перещеголять себя в вежливости, хотя и сомневался в ценности воспоминаний либреттиста – они противоречили рассказу Мюллера, – но вслух он сказал:
– Ваш рассказ произвел на меня глубокое впечатление.
– Отлично! В таком случае я полагаю, вы не откажетесь дать мне небольшую сумму взаймы. За услуги. Долларов десять – двадцать. В противном случае мне придется добираться до дому пешком. Меня столь взволновал ваш интерес к моей особе, что я непредусмотрительно оставил кошелек дома.
Джэсон, боясь показаться скупым, вручил да Понте двадцать долларов.
– От всего сердца признателен вам. – И, помогая им сесть в экипаж, да Понте сказал: – Я счел бы за счастье, если бы вы посетили меня завтра, ненадолго, – поспешно добавил он, заметив, что Дебора бросила
