этого.
Скептически глядя на Джэсона, Гроб спросил:
– На каких условиях вы договорились?
– Мы платим ему пятьсот гульденов.
– Вам, должно быть, пришлось поторговаться!
– Но он настаивает, чтобы деньги были выплачены вперед.
– Невозможно! На Бетховена нельзя положиться. Это известно всем и каждому.
– Но вы ничем не рискуете. Он просит положить деньги на его имя в ваш банк в качестве гарантии. И получит их, лишь когда оратория будет закончена.
– А как быть с текстом?
– Он воспользуется Ветхим заветом, по всей вероятности, что-нибудь о пророке Иеремии.
– Что ж, Иеремия вполне надежен. Власти останутся довольны.
– Музыка, по мнению Бетховена, должна быть исполнена самых благочестивых чувств.
– Но сможет ли он закончить ее до вашего отъезда?
– Он обещал. И заверил, что как только деньги будут положены на его имя, он тут же приступит к работе. У него уже родились кое-какие идеи.
– Сколько же он предполагает работать над ораторией?
– Самое большее два-три месяца.
– Маловероятно. При его возрасте, здоровье и глухоте, он редко что заканчивает в срок. Вы готовы прожить тут дольше?
– Да, сколько потребуется.
– Может быть, дольше, чем вы думаете. Бетховен никогда не считает вещь законченной, покуда она у него в руках. Если только вам не удастся силой забрать у него партитуру.
– Значит, вы согласны положить деньги на его имя? – спросила Дебора.
– Не больше четырехсот гульденов.
– Элиша Уитни обещал, что Общество заплатит пятьсот.
– Кто такой Элиша Уитни?
– Музыкальный директор Общества.
– Я его не знаю. Господин Пикеринг разрешил мне выплатить лишь четыреста гульденов. Я не имею права восполнить разницу.
– Это сделаю я, – быстро вставила Дебора.
– Нет, – возразил Джэсон. – Господин Гроб, вы согласитесь положить на имя Бетховена пятьсот гульденов, если я возмещу разницу?
– Когда вы положите в мой банк свои деньги?
– На следующей неделе, – поспешил заверить Джэсон. – До отъезда в Зальцбург. У меня при себе лишь сто гульденов. Я взял их на тот случай…
И чтобы пресечь дальнейшие возражения, Джэсон вручил Гробу эти деньги. Гроб принял их, но не преминул сказать:
– Я беру деньги, но повторяю, выплачу их лишь после того, как он закончит и передаст вам ораторию.
– Могу ли я сообщить об этом Бетховену?
– Как вам будет угодно. На всякий случай я тоже скажу ему. Он беседовал с вами еще о чем-нибудь?
– Нет! – ответила Дебора.
– Ни о чем больше? – недоверчиво допрашивал банкир. – Даже о политике?
– Нет, – подтвердил Джэсон.
– И уж, разумеется, ни словом не обмолвился о Моцарте?
– Нет, как же, Бетховен говорил о его музыке, о том, как сильно она на него повлияла, – и с невинным видом Джэсон добавил: – А каково ваше мнение, господин Гроб? Повлияла она на Бетховена?
– Думаю, мои мысли на сей счет никого не интересуют, – отозвался банкир.
Когда они вернулись на квартиру, Джэсон поспешил проверить, в сохранности ли спрятанные им деньги, и с облегчением вздохнул, обнаружив их на месте. Будто не доверяя глазам, он принялся лихорадочно их пересчитывать, а когда кончил, вид у него сделался хмурый.
– Денег меньше, чем нужно? – спросила Дебора.
– Я не думал, что так много потратил.
– Но на поездку в Зальцбург хватит? – поинтересовалась Дебора.
