местность.
Дня через четыре пришел незнакомый Усте человек. На казака он был не похож: одежда, как у иногороднего — пиджак, брюки навыпуск. Лицо сухое, умное, глаза колючие, губы тонкие, плотно сжатые, лишнего слова, видать, не выпустят.
— Так вы и есть Маруся? — в упор спросил он, когда Иван Герасимович вышел из горницы.
От этих слов захолонуло на сердце. Откуда ему известно?
— Какая еще Маруся? — хрипло вымолвила она.
— Не будем прятаться друг от друга! Я приехал от Василия Алексеевича Серова и помогу вам, — ласково проговорил человек.
— Почему вы думаете, что я — Маруся?
— Это же очень просто: вы были в районе Чижинских разливов, в отряде повстанцев, а там была только одна женщина — Маруся.
Задав еще несколько вопросов и убедившись, что перед ней сидит действительно доверенный Серова, Устя кивнула головой:
— Да, я — Маруся. Что же из того?
— В Уральске вам оставаться нельзя.
— Я и не собираюсь.
— У вас есть на будущее какой-либо план?
— Н-нет.
— А что вы скажете, если мы предложим вам снова принять отряд? Надвигаются крупные события, большевизм доживает последние дни. В стране голод, недовольство продразверсткой. Не сегодня-завтра восстанут Самара, Саратов, Тамбов, Ярославль, Кронштадт. На Дону уже вспыхнуло восстание, Заволжье на очереди…
Устя ломала пальцы.
— Не тянет меня Марусино обличье, — наконец призналась она.
— Печально!.. Но тогда, может быть, вы согласитесь работать разведчицей? Это — идея, — оживился гость. — Я слышал, что ваш муж формирует эскадрон особого назначения. Находясь при муже, вы сможете снабжать нас отличной информацией. Верно?.. Относительно Грызлова не беспокойтесь! Едва ли он донес на вас (во всяком случае, мы это проверим и, разумеется, примем меры, чтобы этого не случилось в дальнейшем).
— Только не это! Я не хочу, — вырвалось у Усти.
— Почему? Мужу вы не повредите, а нам…
— Нет, нет! Не говорите!
Тот нахмурился.
— В таком случае что ж? Надеюсь, вы понимаете, что отказ от борьбы с большевиками означает измену, предательство и… — человек красноречиво щелкнул пальцами.
Устя побледнела. Она была, как в тяжелом сне. На мгновение представились: снова камыши, скитания, кровь, бессмысленные убийства, насилия, грабежи. И от этого не уйдешь, не спрячешься, сквозь землю не провалишься. Неужели нельзя быть просто женщиной и жить для себя?! Устинья до крови закусила губу. Черты лица исказились таким отчаянием, что доверенному Серова стало ее жаль.
— Я вас не тороплю. Подумайте и завтра, послезавтра дайте мне ответ!
— Нечего тянуть. Давайте отряд! — отрезала Устинья.
Глава вторая
НОВЫЙ ОЧАГ
10 декабря 1920 года в станице Михайловской Донской области вспыхнуло восстание. Кулаки и часть зажиточных казаков, разогнав Советы, начали грабить ссыпные пункты, кооперативы, арестовывать и расстреливать коммунистов, продработников, советских служащих. Мятежники выбросили лозунги: «Советы без коммунистов!», «Даешь свободную торговлю!», «Долой продразверстку!».
В какие-нибудь два-три дня мятеж охватил район Михайловка — Сидоры — Серебряково — Усть- Медведица. Стоявшие в Михайловке караульный батальон и караульная сотня перешли на сторону восставших. Во главе 2000–2500 вооруженных повстанцев оказался бывший командир караульного батальона Вакулин, его заместителем и одновременно председателем «Совета Пяти» — Попов.
На одном месте мятежники сумели продержаться всего несколько дней. 22 декабря подошедшие коммунистические отряды выбили вакулинцев из Михайловки и из Серебрякова. Попытка занять станцию Филоново Вакулину не удалась: бывшие на станции войска дали отпор. После короткого неудачного боя банда повернула на северо-восток к границам Саратовской губернии.
Красных Яров в Поволжье уйма — Красный Яр астраханский, Красный Яр самарский, Красный Яр камышинский, Красный Яр иловатский, Красный Яр балаковский… Подмоет степная речка бугор, рухнет пласт чернозема, обнажится красный от глины песок, — вот тебе и красный яр. Поселятся на этом месте люди и назовут село Красным Яром.
Красный Яр камышинский стоит на реке Медведице, Верст на семь растянулся он по берегу. Ниже по течению виднеются ветлы хутора Фоменкова, еще ниже — деревня Гнилой Проток, а напротив, на правом нагорном берегу — село Лопуховка. За Лопуховкой пойдут уже казачьи хутора, земли войска Донского.
Слухи о восстании в Михайловке быстро докатились до Красного Яра. Не ожидая указаний из Камышина, красноярские коммунисты выслали навстречу банде в Лопуховку отряд ЧОН из 70 бойцов. Чоновцы, выехав утром, до места добрались лишь к вечеру, — хотя от Красного Яра до Лопуховки всего двадцать километров, но санный путь еще не установился, и полозья с трудом резали мерзлые кочки земли. На Медведице поверх льда шла вода. Крутую лопуховскую гору обоз едва одолел, не столько лошаденки тащили сани, сколько седоки везли их на себе. В Лопуховке о банде никто ничего не слышал.
— Что же, товарищ начальник, остановимся здесь или дальше поедем? — спросил командира отряда человек в черном поношенном полушубке, туго перетянутом солдатским ремнем. На голове у него была надвинута на лоб шапочка-кубанка. Ватные шаровары аккуратно заправлены в широкие голенища сапог.
— Конечно, заночуем. Черт нас понесет в Донскую область, да и лошади устали, — поправился командир, сообразив, что в данном случае территория не имеет значения.
— Ночуем, так ночуем, — согласился человек в кубанке. — У меня тут кум живет, так зайду к нему.
— Дело твое, товарищ Федорчук.
Чтобы хозяевам было не в тягость накормить нежданных гостей, отряд разошелся по дворам: по два- три человека в каждый. На южной окраине села выставили пост и со спокойной душой легли спать.
Федорчуков кум жил на самом краю села. Прямо за его огородом начиналась круча, под которой текла Медведица. Кум очень обрадовался гостю.
— Какими судьбами в наших краях? Был слух, что ты в Саратове служишь… Ешь, ешь! Капустки возьми! Славная капуста в этом году уродилась, — усердно потчевал кум, пододвигая тарелки со снедью. — Иль перевелся из Саратова?
— Нет, я все там же, на старом месте.
— Следователем?
— У-гу!
— Беспокойная у тебя, Илья, работа. А к нам зачем?
— Приехал в Красный Яр в командировку, а тут, видишь, заваруха. Спасибо, не наливай, всё равно не буду.
— Ну и шут с тобой! Не хочешь — не неволю. В кои-то веки свиделись, а ты выкобениваешься. Ладно!.. Заваруха, говоришь? То в казаках, нас не касается…
