и револьверов у него два, да тоже огромных. В общем, когда стрельцы сбежались на пальбу, то увидели они шесть трупов. У двоих маленькие, не сразу и разглядишь, дырочки напротив сердца – это их лично отец Яков упокоил. А у четверых по полголовы вообще нет и мозги по мостовой раскиданы! Не дай бог кому попасть под револьверы охранника – бесчеловечная вещь. У них пули не то как-то разворачиваются, не то вовсе взрываются.
Тем временем отец Стефан уже иконки новобрачным подносит. Когда подошел, то сразу видно, что он и до подбородка царю макушкой не достает! Даже невеста, и та намного его выше. И рыжая, прости господи! Впрочем, не нашего это ума дело – государю виднее, на ком жениться. Со стороны невесты стоит заморский герцог – тоже верста коломенская, хоть и малость ниже Петра Алексеевича. Рядом с царем – Александр Данилович, он чуть повыше Екатерины, чуть пониже герцога.
Вот царь поцеловал иконку и взял ее из рук блюстителя Патриаршего престола. Отец Стефан повернулся к невесте. Значит, пора сделать еще один вдох и, как только Екатерина возьмет образ, возглашать многолетие.
Протопоп Яков Игнатьев сидел хоть и не рядом с царем, но на достаточно почетном месте – через четыре человека от него. По правую руку от Петра находился, ясное дело, Алексашка – кому же еще тут быть? Далее расположился на специальном, в полтора раза больше обычных, кресле Федор Юрьевич Ромодановский, глава Преображенского приказа. И что же его с таким-то чревом все никак кондрашка не хватит? На царском обеде в Грановитой палате жрет, боров, за двоих. Но наверняка и слушает за четверых, хоть по нему незаметно. За князем-кесарем сидит глава Посольского приказа Головкин, которого, говорят, скоро произведут в графы, раз дал ему государь орден Андрея Первозванного, третий по счету с момента учреждения. Вроде человек невредный и спокойный, но в тихом-то омуте черти водятся. О чем-то по- иноземному беседует с отцом Стефаном, верным псом молодого царя. И откуда только такие берутся? В доме своем завел аглицкие порядки, и даже хомяков держит. Но тонка мошна-то оказалась купить настоящих сирийских, приобрел валашских, крашеных, а они теперь облезают, над местоблюстителем половина Москвы смеется. И наконец, он, протопоп Яков Игнатьев, духовник царевича Алексея Петровича. Самого-то наследника, ясное дело, на свадьбу не пригласили. Виданое ли дело – при живой-то жене брать другую! А все Стефан, иуда, – сумел убедить епископов признать, что уличенная в государственной измене царю женой быть не может, и, значит, предыдущий обряд нужно считать недействительным. И ведь сам возложил царю венец на голову, Господа не убоялся! Тьфу, да и только. А невеста, то есть теперь уже царица, тоже хороша. Как же можно – баба, и вдруг недорослей начнет учить всяким наукам? Стенька-то Вяземский, говорят, возмутился, а она свой револьвер из кобуры достала да так заехала ему рукояткой по лику, кобыла здоровая, что он и в себя не сразу пришел, а только когда его водой холодной окатили. До сих пор шепелявит, без передних-то зубов.
Рядом с невестой сидит австралийский герцог, а за ним – богопротивный заморский поп, даже стыдно, что у него, Якова, такое же имя. «Но я хоть называюсь по-людски – протопоп, – утешил себя Игнатьев, – а этот? Язык же сломаешь – был тот Яшка каким-то обер… шур… нехристью, и все тут! Только в самом конце – пастырем, а сейчас у него и вовсе такой чин, что даже с третьего раза запомнить не получилось. В памяти осталось только, что первой там буква «г», а сзади, как и раньше, «пастырь».
А чего это Алексашка, змей подколодный, на него, Игнатьева, смотрит? Да при этом ухмыляется еле заметно, но очень гадостно. Неужто замыслил чего? И против кого – Якова или царевича? Вот он к Петру обернулся и что-то ему шепчет. Точно, что-то задумал, аспид. Вон государь даже щекой дернул и к герцогу повернулся. Яков сам слышал, что раньше Петр на людях называл его Алекс, и тот тоже без всякого уважения к царю – по имени, но тут все же присутствуют князья из древних родов да иноземцы, так что сейчас царь его титуловал как положено.
– А что, ваша светлость, говорят, у вас в Австралии есть университет, где всяким наукам учат лучше, чем в любом граде Европы, да к тому же есть среди них и такие, что мы вовсе не знаем?
– Чистая правда, ваше величество, – оторвался от своей тарелки австралиец. – Что, хотите выбрать времечко, сплавать к нам и пройти курс? Если так, можете смело рассчитывать на рекомендацию с моей стороны.
И это вместо того чтобы в пояс поклониться, раз государь ему такую честь оказывает! Куда же катится царство Российское?
– Ну мне-то недосуг, хоть и хотелось бы, да государственных дел не бросишь. Ничего, у меня теперь свой венчанный учитель появился – поможет маленько рассеять серость. Но есть у меня сын, Алексей, семнадцатый год идет вьюношу. За него замолвишь словечко, если понадобится?
– Обязательно понадобится, – хмыкнул герцог, как будто говорил со своим приятелем, а не помазанником Божьим, – кого попало у нас в университет не берут. Так что, как он мне сам скажет, что хочет учиться и готов ради этого без принуждения плыть в Ильинск, я его возьму на «Врунгель». Ежели ваше величество оплатит дорогу – пассажиром, причем хоть в люксе, а коли нет – на крейсере есть вакансия юнги.
– Как сам я юнгой ходил, так и Алеша пусть попробует, – кивнул царь и вдруг подмигнул Игнатьеву. Господи помилуй, что теперь будет-то?
Герцогу тоже было любопытно. Решится ли Алексей уже сейчас противиться воле отца или, согласившись, сбежит где-нибудь по дороге в Австралию? Разумеется, ему представится такая возможность, и не один раз, а утечка информации для всех желающих помочь наследнику русского престола будет запущена завтра же. В то, что царевич Алексей по своей воле искренне захочет постигать науки в Ильинском университете, герцог Алекс Романцев не верил.
– Едут, едут! – закричал малолетний Васька Татищев с башенки. До того скучавшие у черного входа меншиковского дворца молодые люди засуетились. Прихрамывая, к ним подбежал дядька Иван Никитин, вместе с пятнадцатью лучшими учениками Навигацкой школы удостоенный приглашения на ужин по случаю царской свадьбы. Не на тот, что недавно кончился в Грановитой палате Кремля, а для своих, в Преображенском, во дворце Александра Даниловича. У царя тут тоже был свой дом, но всего о трех небольших комнатках, так что торжества проходили или в Съезжей избе, или в Потешной крепости. Или, как сейчас, во дворце ближайшего царского соратника. Хотя не всегда – дядька рассказывал, что бороды боярам резали именно в доме государя.
– Васька, нос утри, опять где-то перемазался! – еще на ходу стал командовать Никитин. – Хвостов, да что же пуговицы-то вкривь застегиваешь? Басов, помоги ему, да не лыбься, сам таким был! Не опозорьте меня и Катерину Ильиничну перед государем! Как себя за столом вести, все помнят?
– Да-а! – раздалось в ответ несколько нестройных выкриков.
– Как отвечать положено?! – осерчал дядька.
– Так точно, ваш-бродь!
– То-то же. Зайцев, а ну морду умной сделал, живо! Успеют еще государь с иноземным герцогом насмотреться, какие вы есть дурни на самом деле.
Вскоре послышался свист, сквозь который прорывалось какое-то тарахтение, – ученики уже знали, что это так едет австралийская трехколесная тележка с герцогом. Третьего дня он приезжал в школу и даже прокатил двоих учеников вокруг Сухаревской башни. Мало того – недорослю Трубецкому дал покрутить вертящуюся ручку на рогатине, коей его тележка управлялась. От поворота этой ручки она ехала то быстрее, то медленнее.
Вот из-за поворота показались конные преображенцы, за ними – три кареты, потом австралийская тележка, а замыкала процессию охрана герцога. Четверо огромных мужиков страхолюдного вида и пятеро совсем молодых пареньков, коих, если бы не форма да револьверы, от русских и не отличить.
Никитин окинул взглядом своих подопечных. Стоят ровно, на лицах подобающий случаю восторг.
Из остановившейся кареты спрыгнул царь, помог выбраться своей молодой жене. Повернулся к герцогу, который уже слез со своей таратайки, заглушил ее гремящий механизм и теперь направил на царскую чету какой-то небольшой черный ящичек с отростком спереди.
– Снято! – непонятно сказал австралиец, опуская свою коробочку, но государь показал на замерший строй учеников:
– А их? Без образованных людей России гибель, они же есть ее надежда, кою надлежит запечатлеть.
– Верно! Может, это будущие герои или вовсе ученые, – хмыкнул герцог и, направив свой ящик на
