Вслед за визитом будущего короля США наступил Новый год. В преддверии этого праздника в Севилью съехались толпы зевак чуть ли не со всей Испании, потому как я пообещал Филиппу устроить такой фейерверк, какого еще никто не видел. Сдержать слово было нетрудно, ибо чего-чего, а всяких стволов и пусковых установок для ракет на борту «Врунгеля» имелось вполне достаточно. В общем, грохот и сверкание стояли ровно час, а потом начался торжественный прием для избранных, посвященный очередной смене цифр на календаре.
Этим самым избранным кто-то наплел, что гвоздем программы будет показательная казнь дона Менендеса, но тут их ждал облом. Я объявил, что почтенных господ обманули и злокозненный дон уже несколько дней как отправлен в Австралию, где с ним поступят сообразно его деяниям.
На лицах гостей проступило понимание вперемешку с разочарованием – люди решили, что там его ждет какая-то совершенно фантастическая казнь, которой они, к сожалению, не увидят. Хотя некоторые явно были удивлены – чего же не хватает на «Врунгеле», оборудования или специалистов, чтобы достойно провести данное действие тут?
На самом же деле никто этого Менендеса убивать не собирался, и он это уже знал. Если бы у нас были такие планы, то он давно получил бы свою пулю в затылок прямо на борту, но у дона вдруг обнаружились выдающиеся способности. Оказывается, он был совершенно феноменальным стрелком.
Экзаменовавший его Вака заявил, что этот самородок немного уступает ему в стрельбе из кавалерийского револьвера, но только в том случае, если у соревнующихся есть время на прицеливание. В упражнении же, где требовалось поразить шесть мишеней за шесть секунд, результаты дона были чуть лучше, чем у нашего старшего артиллериста. Поэтому дону было сделано предложение, от которого он не смог отказаться и теперь плыл к своему новому месту службы. Там он займется преподавательской деятельностью и, кроме того, будет принимать участие в испытаниях предсерийных образцов нового стрелкового оружия. Как все-таки хорошо, что тут принято целить в сердце, а не в голову!
А второго января пришла радиограмма, что в Ильинске на семьдесят девятом году жизни скончался посол Англии в Австралии сэр Уильям Темпл. Последнее время старый дипломат часто болел, но до сих пор как-то выкарабкивался. Однако сейчас очередное недомогание совпало с получением известия о смерти Вильгельма, и сэр Уильям пережил своего короля всего на три недели. Свифт же покинул Австралию еще в четвертом году, так что теперь послом стал Ричард Эвери, по интеллекту в подметки не годившийся своему предшественнику.
Жалко, конечно, старика, подумал я, хотя он и так прожил в Австралии на семь лет дольше, чем ему было отмерено в Англии. Интересно, сообразит Илья насчет памятника – кроме того, что будет на кладбище? Как раз напротив посольства есть очень хорошее место, куда так и просится какая-нибудь статуя.
Вскоре из посольства в Лондоне сообщили, что шотландский парламент принял декларацию об унии с Англией, после чего самораспустился. Торжества по поводу образования Великобритании назначены на двадцатое – двадцать второе января, и королева соизволила лично вручить отцу Юрию приглашение для моей светлости.
Будучи глубоко воспитанным человеком, я не смог отказать даме, тем более в такой мелочи, и утром четырнадцатого числа «Врунгель» снялся с якорей. Испанским величествам было обещано, что сразу по завершении торжеств я вернусь, так что они и соскучиться не успеют.
Впрочем, королю было не до скуки. Первый транш кредита он получил две недели назад и тут же нашел ему применение, затеяв строительство малой королевской резиденции напротив места стоянки нашего крейсера.
Перед отбытием я получил от Филиппа две немалой ценности бумаги. В одной сообщалось, что в силу оформившихся дружеских отношений между Испанией и Австралией остров Себу с прилегающей акваторией приобретает статус особой территории. Он, то есть статус, заключается в том, что отныне на острове все распоряжения как губернатора, так и генерал-капитана Филиппин считаются действительными только при наличии утверждающей подписи австралийского представителя, именуемого обер-бригадиром. С другой стороны, распоряжения оного лица тоже обретают силу лишь при наличии утверждающей подписи губернатора. Правда, в конце документа было приписано мелким шрифтом, что в случае ее отсутствия обер-бригадиру придется поставить еще одну свою подпись, и на этом проблема окажется исчерпанной. Такой порядок будет существовать вплоть до его отмены королем Испании, каковая отмена должна подкрепляться справкой из австралийского госбанка о погашении задолженности.
Второй документ был значительно короче, не содержал мелкого шрифта и представлял собой указ о назначении дона Себастьяна де Вальдоро губернатором острова Себу. Я сильно подозревал, что наш старый знакомый дон Себастьян все поймет правильно и не станет расстраиваться из-за пунктов, которые якобы дают слишком большую власть обер-бригадиру. Он же знает, что она будет использована во благо, в том числе и ему лично.
Примерно на траверзе Лиссабона «Врунгель» встретился с «Кадиллаком», который направлялся с архипелага Силли в Ильинск, и я передал документы для отправки в Австралию. Впрочем, дону Себастьяну о грядущей перемене в его судьбе наверняка заранее сообщит почтенный Гонсало, коего, скорее всего, уже предупредили о новациях на острове Себу.
Восемнадцатого января одна тысяча семьсот седьмого года наш крейсер вошел в устье Темзы, но не стал останавливаться в Куинборо, а двинулся вверх по реке. Темза была заметно шире Гвадалквивира, и «Врунгель» без проблем прошел чуть больше полпути, остановившись примерно в километре за Грейвсендом. Как и в Испании, он развернулся и встал на якоря. Сразу после этого от него отчалили две моторные лодки. В первой я двинулся в наше посольство, а вторая поплыла по течению, имея на борту молодого унтерштурмпастыря с полутора тысячами золотых австралийских рублей. Задачей юноши было явиться в магистрат города Грейвсенда, где предложить профинансировать изготовление и установку памятника индейской принцессе Покахонтас. Эта девушка спасла какого-то английского капитана, когда индейцы совсем уже собрались было проломить ему череп… Причем, как я всегда подозревал, не без оснований.
Но дочь местного вождя вступилась за этого англичанина, а потом вообще вышла замуж за другого и переехала с ним в Англию, где быстро стала знаменитостью. Но, не прожив там и года, заразилась оспой и умерла, вот такая грустная история. В покинутом нами мире американцы поставили ей небольшой памятник в Джорджтауне, а потом подарили точную его копию Англии, она была установлена в Грейвсенде, где умерла индейская принцесса. Сам я ни того, ни другого памятника не видел даже на фотографиях, но зато смотрел мультфильм про эту индианку, так что сейчас решил вмешаться. Ведь в силу наших с Яшей Стюартом планов в Америке скоро начнут происходить всякие интересные вещи, и черт его знает, как там оно потом сложится – вполне возможно, что гражданам нового государства станет не до статуй всяким принцессам. Так пусть стоит хотя бы тут, подумал я и отправил молодого дипломата, следующего на стажировку у отца Юрия, с первым заданием.
Торжества по случаю унии оказались весьма бледными – парадное заседание в парламенте, где мне выделили место в самом дальнем уголке, прямо-таки на галерке, и королевский обед в Кенсингтонском дворце. Никаких народных гуляний или там военных парадов не было.
В конце обеда ко мне подошла Сара Черчилль и передала, что завтра королева приглашает меня на файф-о-клок, то есть полдник, за которым ее величество желало бы обсудить важные вопросы.
Глядя на подругу королевы, я думал об именах этих дам. Вот Саре, например, гораздо больше подошло бы имя Анна. Или вовсе Прасковья. А ее величество – это же натуральная Сара! Ей бы еще соответствующее отчество наподобие Моисеевны, и был бы полный ажур, даже фамилии Рабинович не нужно.
Заверив гостью, что моя светлость счастлива, я решил еще раз обновить в памяти доклады отца Юрия про текущий расклад в кругах английской правящей элиты, то есть взаимоотношения между тори и вигами.
Помню, в самом начале наших отношений с Англией я долго пытался запомнить, кто же из них консерваторы, а кто либералы, изобретал какие-то мнемонические правила, пока не понял очень простую вещь. Эти партии изначально выражали интересы входящих в них семей, и не более того. Поэтому те, кто сегодня поддерживал консервативные течения, завтра вдруг начинали заигрывать с так называемыми диссидентами, а их оппоненты в ответ вопили о нарушении вековых устоев. Как правило, членами партий люди становились по факту рождения, но и тут встречались исключения. Например, тот же Мальборо,
