будет.
– Меня, честно говоря, как-то совершенно не тянет с вами спорить… Но давайте все-таки подождем господина директора. Вместе подождем, в вашем присутствии, я думаю, он быстрее и глубже вникнет в суть наших претензий. Кстати, по-моему, будет лучше, если их изложите именно вы.
Минут через десять у меня в кабинете нарисовался несколько запыхавшийся директор информбюро и, время от времени непроизвольно косясь на Татьяну, доложил, что в недрах его третьего отдела родилась вот такая инициатива и он лично считает, будто поднятые там вопросы выходят за рамки его директорской компетенции. После он попытался всучить мне свою бумагу.
– Давайте сюда, – прервала его излияния Татьяна, – канцлер уже знаком с содержанием этого документа. А теперь выразите, пожалуйста, ваше отношение к поднятой в нем проблеме. Да, решения по таким вопросам действительно принимаются не на вашем уровне, но иметь свое мнение вы обязаны. Так что будьте любезны нам его изложить, господин Бешкеревич.
Упомянутый господин затравленно глянул на меня, прокашлялся и начал:
– Ситуация действительно требует принятия мер, но, с моей точки зрения, она не настолько катастрофична, чтобы эти меры были именно такими.
– Поточнее, пожалуйста, – улыбнулась ему Танечка, от чего Константин явно потерял последние остатки самообладания, – в чем недостаточная катастрофичность ситуации? Чего не хватает, чтобы предложенный в данном документе образ действий стал допустимым?
– Ну… – растерянно промямлил директор, – моральный дух наших войск и работников тыла все еще достаточно высок…
– Понятно. Каким пунктом вашей служебной инструкции идет требование, что при разработке каждой операции необходимо иметь вариант на случай ее провала? Третьим? Так расскажи нам, скотина, как ты собирался оправдываться и перед кем, когда всплыла бы правда о том, кто именно подставил детей под бомбы! Георгий Андреевич, этот герой сейчас обгадится прямо у вас в кабинете, хотя такие действия допустимы только в подвалах под триста пятнадцатым. Может, заранее переместить господина туда?
– Да уж, – поморщился я. – Вы, Константин Аркадьевич, как-нибудь соберите в кулак свою… волю, скажем так. И, кажется мне, у вас начало проявляться опасное недопонимание наших стратегических целей. Поэтому позвольте напомнить, они состоят в том, чтобы сделать Российскую империю великой страной, которой по праву гордятся ее граждане. Так вот, предложенное в вашем документе с этими целями вступает в абсолютное и непримиримое противоречие. Да, нам часто приходится несколько выходить за рамки закона и заповедей Христовых, но всегда для предотвращения чего-то гораздо более страшного. Однако представить себе что-то страшнее, чем Россия, ради достижения каких-то политических целей тупо убивающая лучших своих детей, я не могу. И, раз уж так вышло, что я у вас начальник, извольте крепко запомнить мое мнение по данному вопросу. Не получится – Татьяна Викторовна вам обязательно поможет. Мне почему-то кажется, что для этого ей даже не придется беспокоить господ Ли. А теперь, пожалуйста, кратко охарактеризуйте нам автора обсуждаемого документа.
Константин с облегчением перевел дух и затараторил:
– Илья Сергеевич Васильев, тысяча восемьсот девяностого года рождения, бывший студент юридического факультета Императорского Московского университета, отчислен со второго курса за неуспеваемость, в информбюро работает с декабря десятого года.
Хотя Татьяна и сохраняла невозмутимое выражение лица, но я все-таки заметил, что для нее это новость.
Она положила перед Константином его бумагу и попросила:
– Будьте так добры показать мне его подпись.
– Э-э-э… – проблеял директор информбюро, – видите ли, документ был официально зарегистрирован за подписью заместителя начальника отдела господина Варшавского…
– И в чем заключался его вклад в совместное творчество?
– Понимаете, Яков Гершевич почему-то счел этот проект перспективным и, так сказать, для придания ему дополнительного веса…
– Не то что примазался в соавторы, а просто присвоил идею вместе с текстом. Так? Ну и порядочки же ты там у себя устроил… Георгий Андреевич, нам еще нужно это трясущееся недоразумение?
Константин побледнел, а потом посерел. Кажется, он воспринял Танечкины слова несколько в расширенном смысле.
– Да, Константин Аркадьевич, – подтвердил я, – подождите в гостевой комнате, секретарь вам покажет, где это. Ближе к обеду мы с вами продолжим нашу беседу.
И, когда он вышел, просто кивнул Татьяне, которая взяла трубку и распорядилась немедленно доставить в мой кабинет сотрудников информбюро Варшавского и Васильева.
Надо сказать, что эта история пошла директору информбюро на пользу. Он, кажется, понял, что в некоторых вопросах излишняя осторожность может обернуться нешуточной опасностью.
Илью Васильева уволили из информбюро, и он, не дожидаясь повестки, пошел в армию вольноопределяющимся и погиб в мае двенадцатого года где-то под Краковом.
А у присвоившего его проект зама начальника третьего отдела нашлись и другие грешки, так что заключенный Яков Варшавский сгинул на Вилюе годом позже.
Глава 24
В конце января почти одновременно произошли три события: капитуляция гарнизона Дарданелл, выход из войны Румынии и вступление в нее (понятное дело, на нашей стороне) Испании – как говорится, лучше поздно, чем никогда. Правда, Крит с военно-морской базой пока оставался в руках англичан, но немцы уже начали готовить десантную операцию по его захвату.
В результате нашего декабрьского наступления Польша оказалась отрезанной от Австрии, то есть в окружении. Но бросок на Варшаву пришлось отменить, потому как поляки успели-таки прилично укрепить и это направление. Зато удалось прорвать блокаду Бреста, и теперь он находился не в окружении, а на вершине выступа.
Примерно в таком положении обстановка продержалась весь февраль. Война шла только в небе, причем в основном над Англией, и на море, где продолжался отлов одиночных кораблей противника или что-то ему везущих нейтралов. Но прямо с первого марта начали приходить новости.
Как всегда, если не случалось ничего экстренного, я проснулся в девять, быстро выпил чая с бутербродом и отправился к себе в кабинет. На вопрос: «Есть ли новости?» секретарь не стал, как весь последний месяц, отвечать: «Интересных нет, обзор остальных в папке», а выпалил:
– По сообщениям из Бреста, в Варшаве восстание!
– Опять? – удивился я. – Сколько можно восставать, блин, на одном и том же месте… Сейчас-то там кто против кого?
– Восстание подняли евреи, – пояснил секретарь, – а вот против кого – ни в одной радиограмме не говорится. Надо думать, или против поляков, или против австрийцев, больше там вроде никого и нет.
Я взял тексты двух радиограмм и прошел в кабинет. Прочитал сам, отложил… Да, дело ясное, что дело темное. И, главное, ведь только вчера говорил по телефону с Немнихером, и тот ни полусловом не обмолвился ни о каких восстаниях! Это, конечно, могло означать, что данный господин ведет двойную игру, но подобное мне представлялось маловероятным. Вариант, что восстание готовилось в Израиле, а Арон Самуилович об этом не знал, я даже не стал рассматривать, потому как быть не в курсе таких вещей этот пройдоха ну никак не мог. Я уже совсем было собрался приказать дать прямую связь с израильским МИДом, но оттуда меня опередили. И вскоре я слушал взволнованный голос еврейского министра иностранных дел:
– Георгий Андреевич, вы, наверное, в курсе последних новостей из Варшавы…
– А как же, – буркнул я, – довольно интересные новости, между прочим. Как это вас угораздило?
Несмотря на то что разговор шел по телефону, я четко понял, что в данный момент собеседник прижал лапки к груди, причем ухитрился сделать это не отрывая трубки от уха.
– Ваше высочество, для нас это даже большая неожиданность, чем для вас! – клятвенно заверил меня Немнихер.
– Тогда мне не очень понятно, почему вы до сих пор находитесь в Тель-Авиве. Вы же министр иностранных дел, и какие такие иностранные дела могут быть в самом центре израильской территории, тогда
