Руси оно не практиковалось!
Для грека или римлянина изгнание было горем. Для средневекового итальянца — горе. Для француза или англичанина эпох расцветов — горе. Моя страна, мои права, мой дом, мое влияние, только на родине я человек, а на чужбине — никто… и делать там нечего, и не нужен, и не уважают, и беден я там…
Для советского человека заграница была пересадкой на полпути в рай. Там было свободнее, богаче, уважительнее, и работа есть, и достоинство не оскорбляется. «Изгнание» — ха! Да загранпоездку надо было заслужить!
Так что для национального русского духа характерно печальное: «Там, конечно, лучше… и богаче, и красиво, и вещи, и забота о людях… но мы уж здесь, мы привыкли, все родное, здесь предки, кто ж это все продолжать и поднимать будет… да и красиво здесь, где еще такие просторы найдешь…»
Но незыблемая опора духа на то, что мы здесь — живем самой достойной и правильной жизнью, и все наше самое лучшее, и какое горе этого лишиться… только сталинской пропаганде удалось вбить в пионерско-комсомольские поколения за железным занавесом это представление. А потом за границей — сбегали!
Русский а все-таки задет тем, что несправедливо размещен на обочине праздника жизни.
12. И еще маркиз де Кюстин отмечал, что русские болезненно внимательны к отзывам иностранцев об их родине и порядках. Да плевал я на их отзывы, идиотов скудоумных! Но… ах, и нынешние яйцеголовые так любят мнения американцев, и немцев тоже. Некоторый комплекс низкопоклонства перед Западом, заискивания, обязательного учитывания мнения Запада, обязательного желания выглядеть в его глазах хорошо — есть! Есть!
Некоторый комплекс национальной неполноценности.
13. Это забавно сказывается в раздувании мастеровых умений и смекалок. Левша блоху подковал, в общем. Англичане сделали — а наш подковал!
Немец или американец зовет мастера для ремонта — а русский покумекает и из подручных проволочек все сладит. Вот только — аппарат немецкий, инструкция немецкая, конвейер немецкий — а наш выкручивается без ремонтников, он самый умелый.
Когда жестоко следят за выполнением задачи без лимита средств — летают классные ракеты, самолеты, танки ездят на страх врагу. Когда покупают чужую линию сборки автомобилей — принимай дерьмо, Родина!
Да! Да! Под КГБ, под палкой и страхом, за спецпаек в полицейском государстве — все может! И ракету, и бомбу, и спутник! А просто на заводе, просто за зарплату и премию — ни хрена хорошего не выходит. Ну?!
За границей, в их системе и коллективе — любого класса наши специалисты лавры срывают. Промеж себя дома — господи, «но все, что вы делаете руками — это ужасно!».
В русском с его комплексами нет того, что есть в немце или англичанине: «Ты должен делать свое дело лучше всех, иначе нельзя, иначе делают туземцы, иначе позорно и недостойно, иначе — удел унтерменшей, недочеловеков, иначе — какая же ты ведущая нация в мире».
Русский знает за собой склонность к халтуре. Это мешает ему испытывать комплекс мирового супермена. И когда он действительно усовершенствует изделия других — он уважает свои истинные умения и слегка презирает тех за недоумство. То, что кустарными переделками всю промышленную группу тянуть нельзя — эта мысль не обсуждается как неактуальная.
14. Посмакуйте пожалуйста заголовочки на вкус:
«Любовь по-немецки». Шовинизмом не отдает?
«Любовь по-английски». Как насчет уйти не прощаясь?
«Любовь по-итальянски». Крик, гам, битая посуда и примирения.
«Любовь по-еврейски». Что-то нищее с форшмаком и скрипочкой плюс жалкий юмор.
«Любовь по-американски». Что-то грандиозное, а под ним — драма пустоты и тщеты карьер.
«Любовь по-русски». Эмоциональная окраска — сугубо позитивная. Это — хорошо! Крепко. Чисто. Непросто. Надежно. Без рекламы. С потерями. С душой. На всю жизнь. Лучше и настоящее, чем у всех.
«Любовь по-французски». Ну, это просто — минет с шампанским.
«Любовь по-японски». Харакири? Кимоно? Гомосексуализм? Драма самурая? Ветка сакуры.
«Любовь по-китайски». Прекратить смех!
«Любовь по-кубински». Ни слова о революции и проституции!
Я что хочу сказать? Слово «русский» имеет для народа сильнейшую положительную окраску. Объективность, адекватная самооценка тут же выключается. «Русский» — есть собрание положительных черт.
И это обнадеживает.
Все народы склонны к шовинизму. Русский — не исключение. Ну, разве что англичане в Новую эпоху были так круты, что могли издеваться над собой безмерно — так им боком вышло.
Здоровый позитивный шовинизм. Иррациональный, как ему и полагается.
15. О главном, что и характеризует «загадочную русскую душу», мы сейчас и скажем.
Была великая Римская Империя. Римские граждане были выше всех людей мира — их права, свободы, достоинство, причастность к богатству родины, от которого они имели.
Была великая Британская Империя. Гордые англичане свысока смотрели на всех: их родина самая передовая, самая сильная, самая умная, и ее граждане самые свободные и полноправные и пользуются благами цивилизации больше других. Кто помнит, знает, старый гимн, заставлявший плакать наших предков: «Никогда, никогда, никогда англичанин не будет рабом!»
И была великая Российская Империя. И ее апофеоз — Империя Советская. Только Америка смела и могла противостоять нам! Полумиру мы диктовали волю, шестой частью суши владели, пол-Европы подгребли под руку с автоматом. Тряслась брусчатка Красной Площади от танков и ракет — и в резонанс ей тряслись оба полушария планеты. Нам было чем гордиться!
А сами мы при этом оставались рабами.
Нищими бесправными рабами.
Нищие бесправные рабы совокупно были величайшей и грозной Империей мира.
А вот такого сочетания социальных ролей история не знала. Ну, персы Дария, разбитые демократическими греками Александра. Но тоже не такая великая империя и не такой контраст ролей.
Мы жили беднее и много зажатее всех цивилизованных стран — и они тряслись перед нами!
А ведь и солдатушки — бравы ребятушки царских армий были крепостными крестьянами.
Мы ощущали себя выше всех в том плане, что Держава огромна и армией мощна, а вера (идеология) самая правильная. — И мы чувствовали (в подсознание толпа эту мысль изгоняла!) себя ниже других — у них богатство, свобода, перспективы, гарантии. Да и не в этом даже дело!
Мы чувствовали себя хозяевами мира! — И одновременно бесправными перед любым чиновником, любым мельчайшим представителем государства! Не то что милиционером — перед кассиром, таксистом, продавцом, вахтером, паспортисткой, сантехником!
Потрясающее сочетание великодержавной гордости — и рабской покорной униженности! Ценою крови десятков миллионов собратьев, ценою небывалых — небывалых в истории лишений, — мы были частицами великого, грозного, знаменитого, супервлиятельного государства, и были убеждены, что будущее — за нами, за коммунизмом, наши жертвы не напрасны: о, как мы уважали себя как частицы великого государства! И
