быть весьма злопамятны и мстительны. Претерпев незаслуженную обиду, слон может выжидать удобного случая месяцами и годами, и при первой возможности воздаст обидчику: треснет, придавит, обрушит что- нибудь на голову. У кошки возможностей меньше, но изорвать что-то, украсть, а пуще всего – написать в важное место, типа обуви или подушки, это всегда пожалуйста. Причем отлично знает, что она сделала, от хозяина укрывается и добра в ближайшее время не ждет. Ну уж а обезьяна – эта может вытворить что угодно, и удовлетворенно потом скалится и ухает: вот так-то.
Это что? Во-первых, это протест: мне что-то не нравится, я этого не заслужил, и теперь я тоже сделаю тебе то, что тебе не нравится. Во-вторых, это тоже своего рода самоутверждение: я тоже кое-что могу, не думай, что можешь безнаказанно делать со мной то, чего я не хочу. В-третьих, это вид реакции самосохранения вида: лучше не обижай меня – может, со мной ты и справишься, но это тебе кое во что обойдется, в следующий раз задумаешься с другим слоном или с другой кошкой, стоит ли так делать.
Так что в мести человеческой всегда можно вычленить рудиментарный праэлемент целесообразности: никто не смейте так поступать, суки, никогда, иначе вот что может быть: и сам подохну, но уж ему-то кишки по кустам размотаю.
В мести, явной окружающим, элемент целесообразности понять легче: защита чести, пример обществу, исправление несправедливого положения для хоть какого-то улучшения положения дел.
А вот месть «в чистом виде»: вариант «Бочонка амонтильядо» Эдгара По. Мститель и жертва скрыты от всех: оскорбленный замуровал оскорбителя, и дело с концом. Самоутвердился. Он главнее! Будешь знать, падла.
А каков граф Монте-Кристо! И нашел же себе дело в жизни: масса трат, сил, времени, изобретательности, но – всех достал.
«О, как сладка радость справедливой мести!» – поведал небу Спартак, заставив триста пар плененных патрициев драться и умирать на могиле убитого друга – так, как недавно дрались несчастные гладиаторы для развлечения этих самых патрициев.
И вообще справедливый мститель был любимой фигурой фольклора всех времен и народов. Так что чувство это человечеству свойственно как нельзя более. А иначе бы в каждом втором голливудском боевике, делающем кассу, благородный мститель не мочил подонков направо и налево, к радости и одобрению зрителей, голосующих за такой вариант разрешения конфликтов своими кровными денежками.
Что из этого следует? А это еще раз подтверждает, что человек крупный идеалист. В том смысле, что деньгам, славе, покою, свершениям и развлечениям, и даже свободе, и даже самой жизни, он способен предпочесть некое ощущение, некую мысль, некое состояние духа – своей рукой сделать плохо тому, кто сделал плохо ему. Немалая человеческая ценность, стало быть.
Что сказал по этому поводу знаменитый специалист товарищ Сталин? Товарищ Сталин сказал: «Самое большое удовольствие – это, спокойно выждав, раздавить врага, а потом выпить бокал хорошего вина». А уж он-то понимал.
Вот матерый блатяга обещает обидчику – наедине, наедине! – когда-нибудь его еще повстречать и убить. И ведь убьет, раз пообещал, такое дело. И на пятнадцать лет лес валить пойдет, и под вышку угодить может, – а вот иначе не будет мира его душе.
А вот, условно говоря, совсем крайний вариант: нормальный гражданин, честный труженик, спокойно и обдуманно готовит убийство и совершает его, казнив «энкаведешным» способом палача бериевских пятилеток. Палач уже стар и безвреден. Об акте мести никто никогда ничего не узнает. Мстителю своему он вообще ничего плохого не сделал, он других пытал. Зачем убивать, что толку? дети и внуки отставного палача ничего не знают и ни в чем не виноваты, в обществе этим актом ничего не исправляется, даже назидания обществу никакого нет, раз общество об этой казни не знает. Смысл?!
Смысл в торжестве справедливости. Есть смертные грехи, которым нет прощения никогда. И достаточно того, что о воздаянии будет знать только один человек: сам убийца перед смертью. Ибо муки его невинных жертв живут в душе каждого, кто знает о них. И тому, кто отомстил, будет лучше, правильнее жить на свете. В воображении своем он может сказать жертвам: «Он не ушел безнаказанным, ребята. Ваша кровь не осталась неотомщенной».
Поэтому мусульманин постарается на могиле убитого родственника зарезать его убийцу и бросить труп на съедение собакам. И будет прав.
Справедливость, достоинство, честь – ценности идеальные, существуют только в человеческом сознании. И месть человек совершает (в общем и как правило) из соображений идеальных, для души.
Ибо не хлебом единым.
Предательство
Всемирная История Предательства – вот достойный аспект рассмотрения истории, психологии и социологии. Потому что вряд ли жил на свете человек, который – хоть на секундочку и по мелочи – вовсе бы никого и ничего ни разу не предал. И хотя бы в мыслях своих не был вовсе знаком с предательством.
«Моя вина» – назвал свой некогда знаменитый роман норвежец Сигурд Хуль, нобелевский лауреат. На единую минуту и только в мыслях предал герой романа свою любовь: черт, они оба молоды и бедны, ну куда ж тут жениться и рожать ребенка, который у нее, оказывается, будет. Он даже не сказал об этом ни слова – предательство было только в его глазах, на лице. Через минуту он уже искренне сказал ей все те слова любви и верности, которых она ждала; сказал то, что действительно чувствовал после минутного приступа малодушия. Но минуты оказалось достаточно… Она исчезла из его жизни. Он не знал своего сына. И увидел его впервые много лет спустя – когда в оккупированной немцами Норвегии его сын, квислинговец, коллаборационист, предатель, руководил арестом его, бойца Сопротивления. Такая история.
«Ведь каждый, кто на свете жил…»
Предателей Данте и законопатил в девятый круг Ада. Дальше уже некуда.
Доносчику – первый кнут. Предательство доверившегося всегда расценивалось как дело гнусное – даже тем, в чью пользу оно совершалось. Самым цельным и здоровым образом к этому относилась, на уровне Закона, Яса Чингиз-хана: это дело заслуживает исключительно смерти, и никаких гвоздей. Монголы времен великой и грозной славы своего народа отличались замечательным психическим здоровьем.
Античные греки, в войнах с персами захватывая пленных, с собственно персами обращались в рамках тогдашних правил войны: пленных можно было обменять, отпустить по заключении мира, интернировать и поселить на дальнем краю своих земель, пусть в земле ковыряются, их внуки уже почти своими людьми будут; можно было, наконец, продать в рабство – это также почиталось делом законным, прибыль опять же. Но если в плен попадались союзные персам малоазиатские греки – этих неукоснительно предавали казни, как предателей общего дела борьбы с персидским завоеванием.
Равно и римляне славной эпохи величия Республики бывали способны – это во время войны-то! – отказаться от услуг предателя, дабы победить доблестью, а не низким коварством. Ну ужасно были гордые и уверенные в себе ребята.
Но вот в истории остался более знаменитым случай с библейской блудницей Раав, которая ради спасения своего рода предала родной Иерихон. И хотя Пятикнижие безусловно одобряет все, что делалось к пользе евреев и во исполнение заветов Бога, давшего им эту землю, заметьте, что единственная предательница была блядью.
Когда же римляне от развалившейся республики перешли к диктатуре, предварившей империю – на место былых доблестей пришло предательство как норма поведения. История великого триумвирата Помпеи-Красе-Цезарь – это история клятвопреступлений, надругательства над родственными узами, убийства доверившихся и прочих прелестей гражданской смуты.
Тоталитарное государство вообще норовит возвести предательство в ранг государственного закона. Будьте верны только государству и предавайте друзей и родных во имя его. Тут СССР переплюнул всех: от Ассирии до наполеоновской Франции еще никто не смел объявить благим и примерным делом предательство родного отца: всем привет от несчастного придурка Павлика Морозова, героя-пионера из всесоюзных святцев. Каков же был блистательный результат столь патриотического воспитания советского юношества?
