– Ну, это кино я тоже видел.
– Во-вторых, украденные у народа миллиарды долларов должны быть возвращены в страну и пущены на народные нужды, – сказал Мознаим.
– В-третьих, расстрел бандитов без суда и следствия, – непримиримо потребовал Хазанов, у которого двое быков на рынке засекли бумажник и спросили полтину баксов, а после категорического отказа удивились мягко, так что он рысил до трамвайной остановки и оглядывался.
– Равенство всех перед законом, – с обидой дрогнул Габисония, неизменно прихватываемый ментами, если он выходил в штатском, как лицо ярко выраженной кавказской национальности.
– И вообще борьба с коррупцией властей, – подытожил боцман.
Ольховский раздавил окурок в пепельнице и сжал ладонями виски.
– Ребята, – взмолил он. – Перед нами серьезные задачи, вы знаете. Надо срочно кончать ремонт, и чтоб ни одна сволочь об этом где не надо не знала. И только после этого нам предстоит тяжелейший переход по незнакомым местам. И только после этого – когда мы прибудем в Москву – мы должны сделать то, ради чего все это затеяли. А у вас детство в заднице играет! Честью прошу: не надо партий, не надо бардака, не надо всяких революционных советов!…
– Почему?
– Потому что чем больше такой демократии, тем меньше толку. Кто в лес, кто по дрова, пар в свисток. Один способ есть делать дело, один: единоначалие и дисциплина!
Тогда Беспятых вздохнул и, чувствуя потребность в каком-то жесте, надел фуражку.
– Вы не правы, Петр Ильич, – сказал он. – Людям необходимо уважать в себе личности, а не быть пешками. Им важно сознавать, что они не просто исполняют приказ, а реализуют свою собственную волю. Мы ведь все это делаем не потому, что вы приказываете, а потому, что все так хотят, потому, что ведь нет уже ни сил, ни охоты продолжать всю эту, простите, мутотень, которая из года в год творится. Так что я могу только порекомендовать принять положение вещей таким, как есть – поскольку это к нашей общей пользе.
– Вот что я вам скажу, товарищи социал-демократы. Кто хочет делать – делает, кто не может делать – болтает. Любая болтовня происходит за счет энергии, отнимаемой у дела. Вы – можете сказать конкретно: что вы делаете?
– Можно сказать, неуставными отношениями дополняем уставные. Для пользы дела. Работы на борту, моменты дисциплины. Моральная подготовка к решению задач в ближайшем будущем. Взять хоть сегодняшний инцидент. Принято решение: впредь не допускать.
– М-да, – крякнул Ольховский. – Мерси за помощь. Остается только одобрить, так, что ли? Ох не знаю, ребята… И какие же полномочия вы себе дали?
– Поскольку цель у нас с вами одна, – ласково улыбнулся Хазанов, – то полномочия наши самые широкие. Можно сказать, любые. Но – в рамках пользы дела.
– Так… И кто же у вас, так сказать, парторг?
– Я, – сказал Шурка.
– 16 —
На утренней поверке недосчитались электрика Рябоконя. Поиск следов не обнаружил. Чтобы он сходил на берег – никто не видел. Вахтенный таращил честные глаза. Все вещи были на месте, включая полный комплект парадной формы.
– В гражданке, у бабы где-нибудь, – недобро предположил Колчак.
– Началась демократия, – процедил Ольховский. – Шкуру, шкуру спущу!… Сове-ет, па-артия… гниды. Ладно, подождем немного.
Он наорал на дежурного и пригрозил команде отменить послеобеденный сход в город, невзирая на убытки от отсутствия дневного заработка.
Ждать пришлось не далее как до обеда. Вестовой внес в командирскую каюту поднос для снятия пробы.
– Товарищ капитан первого ранга, разрешите обратиться.
– Ну? – сказал Ольховский, проворачивая ложкой густой рассольник с ломтями рыночной говядины и конусом рыночной сметаны.
– Совет просил передать вам, что о Рябоконе беспокоиться не надо.
– В каком смысле?
– В таком, что, значит, как бы сказать, стукачом был.
Вестовой подвигал подбородком, вкладывая в это дополнительный смысл.
Ольховский поперхнулся так, что треугольничек малосольного огурца вылетел из горла и влип в полированную панель переборки.
– Точно, ребята все выяснили. Информатор он был. Сексот. А нам сейчас рисковать никак нельзя. Если наверх не докладывать – кто его хватится? А там видно будет. Неприятности никому ведь не нужны, товарищ капитан первого ранга.
Мгла рассеялась, и ясность позванивала под теменем, как в куполе крошечного храма.
– Так, – продышался Ольховский. – Что, значит… – одного уже пустили корюшке на корм?… А я там у вас в плане когда стою?
Вестовой вытянулся и оскорбился подобным предположением.
