Ага!..
Молодой писатель, если он честный человек с серьезными намерениями, начинает учить себя читать. (Это напоминает разглядывание картины: с четырех шагов – здорово, естественно и просто, вплотную и в боковом свете – неожиданное и даже странное сочетание красок, мазков, линий.) Читая так, он набирает технику и профессионализм.
5. Изрядная самокритичность совмещается у молодого писателя с высокой самоуверенностью. Сознанием он готов признать, что написал так себе, средненько, плоховато даже – но подсознательно в нем живет память пережитых в процессе писания чувств и высокого внутреннего напряжения своего груда, и это не позволяет ему внутренне смириться с низкой оценкой своего труда.
Если брать такой аспект писательского труда, как свежесть чувств при работе, силу нервного напряжения, радость неожиданных озарений – то субъективно, как процесс, труд молодого писателя почти всегда заслуживает высокой оценки.
А вот результат – почти всегда заслуживает низкой…
Молодой писатель еще не может отделять качество процесса от качества результата. Он – как влюбленный в пике влюбленности.
Плоховато, если эта влюбленность в собственный творческий процесс затягивается. Тогда, при несовпадении качества процесса с качеством результата, и говорят о графомании.
Любить процесс надо. Но иметь до и после любви (нет, не вместо) трезвую голову – тоже надо. Иначе объект твоей любви никто, кроме тебя, не оценит – за твоей спиной повертят пальцем у виска.
6. Характерная и интересная особенность молодого писателя – стремление показывать свои тексты кому ни попадя (в желании и ожидании, понятно, признания и похвалы). Что здесь интересного и странного? А вот что.
Если он показывает текст уважаемому им писателю – ну, смысл понятен. Суждение мэтра (и возможная помощь в публикации). Похвалил, да если еще и напечатать помог – о! восторг, умильная благодарность, прилив сил и веры в себя.
А если другая крайность: разнес и посоветовал вообще бросить писать? Фигу: не поверит. И не бросит.
Так зачем давал? Ага: для признания! а не критики.
Другой типичнейший случай: дал почитать знакомому (знакомой), чей умственный и эстетический уровень заведомо презирает, в общем. Зачем давал?! Свой рассказ сам считает хорошим, даже отличным, а сторонняя оценка заведомо для него ничего не значит: уверен в себе.
Результат редкий: похвалили, да еще очень. Рад! Прилив любви к рецензенту чувствует, ум его и тонкость эстетическую понимает! Вот черт… Молодец, а? А в остальном ведь – по-прежнему дура дурой. Или умна оказалась? Умными мы называем людей, которые с нами соглашаются…
Результат частый: пожатие плеч – ну и что, так себе написал? Падла тупая, ни хрена не понимает. А раньше этого не знал? Знал. А зачем давал?!
Ведь что бы тебе ни сказали – ты только сам знаешь, чего стоит написанное тобой. Так зачем тебе оценки, которые ни на что, вроде, повлиять все равно не могут?!
А чтобы самоутвердиться еще в чьем-то мнении. Занять, хоть на пять минут, высокое место в чьем-то внутреннем мире. Возвыситься в глазах не только собственных, но и окружающих, ну хоть одного окружающего!
Молодой писатель – крупный специалист по метанию бисера перед свиньями. Уж больно бисер ему нравится! Кто подвернётся – перед тем и мечет.
Это не потребность в сторонней оценке. И даже не желание совета. Это нетерпеливая, сильная жажда в самоутверждении через то, что ты сделал.
7. Характерный творческий ход молодого (начинающего) писателя: взять некую экзотическую и в натуре неизвестную ему страну, сделать героями ее людей, которых он живьем никогда не встречал, и намотать их на сюжет – вполне обычный, мелодраматический чаще всего и не лишенный героизма. (Если в шутку – об этом писал Аркадий Бухов: «Я выбрал местом действия Малайзию, потому что именно об этой стране я не имел уж решительно никакого представления».)
Если это дурак – к нему вопросов нет. А если это человек в остальном, вроде, разумный и образованный – да еще с некоторым жизненным опытом? Ему какая жареная птица сознание крылом замутила?
Ответ надо дать следующий. Молодой писатель понимает и чувствует, что литература – не зеркало жизни, картина – не фотография: искусство в чем-то принципиально отличается от жизни, средства у него свои, законы восприятия свои,– искусство условно, и без введенного коэффициента условности получится не искусство, а в лучшем случае копирование жизни. А он не хочет копировать, он хочет создавать.
Вот так появляются бразильские сериалы и индийские мелодрамы на русском экране…
С большой ясностью вышеуказанную проблему молодой писатель не формулирует. Но подсознательно ощущает. Он ощущает, что должен быть люфт между искусством и жизнью. А как дать этот люфт – еще не знает, не умеет, не понимает. И, ведомый ощущением в необходимости этого люфта, он идет по кратчайшему и простейшему пути: сделать это не у нас, изобразить не нас, и тогда изображение приобретет аллегоричность, символичность, глубину, красоту заодно – ихняя свалка не в пример привлекательнее нашей помойки – и станет более искусством, чем если наши дела копировать. В нашем, ежедневном – какая символичность, какая романтичность? – бытовуха одна и скука повседневности. А на солнечном Борнео любой штрих романтичен и условен, а главное – вот вам и отстранение искусства от зеркала жизни.
Результат наивен и смешон. Но смеяться над ним не надо. Это нормально, через это многие проходят. Просто молодой писатель стремился сделать литературу принципиально не копией жизни и через то – настоящим, трогающим душу искусством.
8. Если молодой писатель спрашивает, как ему работать дальше – хана ему. Из двух одно: или бросать писать – или бросать спрашивать.
9. Если молодой писатель, вступая на минное поле своего поприща, относится к литературе как игре или заработку – может получиться «Остров сокровищ» или «Три мушкетера». Резвиться полезно! Исчезает внутренний зажим. Да ведь и Сократ любил резвиться.
