трудности сильный… Щедра веселая молодость, умудрена старость, пылкость разочаровывается – не гаснет огонь: переплетенье по правилам, головоломка-фокус из веревочки – прихотлив и продуман запутанный узор, а потянуть за два кончика – и растянулось все в ровную ниточку; не должны запутаться сплетенья, нельзя затянуть узелки, в том и уменье.
Сталкиваются характеры, идет дело, скрыты – но явно проявляются чувства, высказывается умное, а дурное осуждается не в лоб, но с очевидностью. С болью любовь, с потерями обретения, с благодарностью память, со стыдом грех. Ласка и смущение, суровость и чуткость, богатство и пустота, достоинство и черствость… Солнце садилось, глаза сияли, годы шли, мороз крепчал…
Кушают лошади сено и овес, впадает Волга в Каспийское море, круглая Земля и вертится, во всем сколько нюансов, оттенков, открытий, материи к замечанию, размышленью, вздоху и взгляду: времена года, и быстротечность жизни, и он и она, нехорошо зло и хорошо добро, хоть сильно зло бывает – тем паче хорошим быть надо; края дальние, красота ближняя, занятия разные, времена прошлые и надежды будущие, многоликое и доступное, разное и родное, счастье с горем пополам – вот и отрадно, а это главное – отрадно.
Цитаты
«А старший топорник говорит: „Чтоб им всем сгореть, иродам“.»
«Джефф, ты знаешь, кто мой любимый герой в Библии? Царь Ирод!»
«Товарищ, – сказала старуха, – товарищ, от всех этих дел я хочу повеситься».
Однако! Я заржал. Ничего подбор цитаточек!
Записную книжку, черненькую, дешевую, я поднял из-под ног в толкотне аэропорта. Оглянулся, помахав ею, – хозяин не обнаружился. Регистрацию на мой рейс еще не объявляли; зная, как ощутима бывает потеря записной книжки, я раскрыл ее: возможно, в начале есть координаты владельца.
«Я б-бы уб-бил г-г-гада».
«Хотел я его пристрелить – так ведь ни одного патрона не осталось».
«Я дам вам парабеллум».
Удивительно агрессивные записи. Какой-то литературовед-мизантроп. Читатель-агрессор. Зачем ему, интересно, такая коллекция?
«Расстрелять, – спокойно проговорил пьяный офицер».
«К тому времени станет теплее, и воевать будет легче».
Нечто удивительное. Материалы к диссертации о милитаризме в литературе? Военная терминология в художественной прозе?.. Я перелистнул несколько страниц:
«У нас генералы плачут, как дети».
«Имею два места холодного груза».
Я перелистнул еще:
«Заткнись, Бобби Ли, – сказал Изгой. – Нет в жизни счастья».
«Хорошего человека найти нелегко».
«И цена всему этому – дерьмо».
«Лежи себе и сморкайся в платочек – вот и все удовольствие».
Эге! Неизвестный собиратель цитат, кажется, перешел на вопросы более общие. Отношение к более общим вопросам бытия тоже не сверкало оптимизмом.
Странички были нумерованы зеленой пастой. На страничке шестнадцатой освещался женский вопрос:
«Хорошая была женщина. – Хорошая, если б стрелять в нее три раза в день».
«Хорошего человека найти нелегко».
«При взгляде на лицо Паулы почему-то казалось, что у нее кривые ноги».
«Жене: „Маня, Маня“, а его б воля – он эту Маню в мешок да в воду».
Облик агрессивного человеконенавистника обогатился конкретной чертой женоненавистничества. Боже, что ж это за забавный человек?
Но вот цитаты, посвященные, так сказать, гостеприимству:
«Я б таким гостям просто морды арбузом разбивал».
«Увидев эти яства, мэтр Кокнар закусил губу. Увидев эти яства, Портос понял, что остался без обеда».
«Не извольте беспокоиться, я его уже поблевал».
«Попейте, – говорят, – солдатики. – Так мы им в этот жбанчик помочились».
«У Карла всегда так уютно, – говорит один из гостей, пытаясь напоить пивом рояль».
Цитаты были приведены явно вольно. Некоторые даже слегка перевраны. Уж Чехова и Зощенко я помнил.
Но зачем они владельцу книжки? Эрудиция начетчика? Остроумие бездельника, отлакированное псевдообразованностью? Реплики на все случаи жизни? Блеск пустой головы? Конечно, цитирование с умным видом может заменить в общении и ум, и образованность…
И тут же наткнулся на раздел, близкий к моим размышлениям:
«И находились даже горячие умы, предрекавшие рассвет искусств под присмотром квартальных надзирателей».
«Проклинаю чернильницу и чернильницы мать!»
«Мосье Левитан, почему бы вам не нарисовать на этом лугу коровку?»
Объявили регистрацию на мой рейс. Оценив толпу с чемоданами, я взял свой портфельчик и пошел к справочному: пусть объявят о пропаже. У стеклянной будочки толпилось человека четыре, и я, не отпускаемый любопытством, листал через пятое на десятое:
«Если б другие не были дураками – мы были бы ими».
«Говнюк ты, братец, – печально сказал полковник. – Как же ты можешь мне, своему командиру, такие вещи говорить?»
«Ничего я ему на это не сказал, а только ответил».
Страничка 22 вдруг касалась как бы национального вопроса:
«Его фамилия Вернер, но он русский».
«А наша кошка тоже еврей?»
«Меняю одну национальность на две судимости».
Я приблизился к окошечку, взглянул на длинную еще очередь у стойки регистрации – и, отшагнув и уступая место следующему за мной, полистал еще. В конце значились
