ногой в лицо – и полетел в снег от плюхи, которую навесил ему шкаф.
Дальнейшее она воспринимала слабо, забыв в оцепенении испуга кричать и звать помощь. (Да и кто попрется в ночь на крики о помощи?..) Драка выглядела страшно и живописно, как в кино, по сравнению с обычной уличной махаловкой, где калечат безо всяких внешних эффектов. Сознание фиксировало разорванные кадры: один валяется на снегу; Ларик стоит на четвереньках, и двое пинают его, целя по голове, опущенной меж рук; перекатившись на бок, Ларик хватает одного за ногу и дергает с вывертом, тот рушится; Ларик откатывается, вскакивает, но коротышка хватает его сзади за горло, а здоровый всаживает удары в лицо и грудь, хэкая на выдохах в такт; коротышка перелетает через спину Ларика и падает на здорового, валятся оба; удар ногой в живот; пятерня тычется в глаза; по утрамбованной тропинке в ледяном свете луны движется угорь, выставив перед собой острое сияние лезвия, а Ларик пятится от него, стягивая шапку – шапка летит в лицо, две руки перехватывают кулак с ножом, нырок, выверт с рывком, угорь с резким взвизгом падает на колени, стонет, нож лежит на снегу…
Ларик сунул нож в карман, быстро окинул поле брани: тела; сплюнул длинно темным на снег и, шатаясь, подошел к ней.
– Пойдем отсюда!..– она схватилась, сухо всхлипывая и трясясь.
– Теперь можно не торопиться, – невнятно проговорил он…
– Куда ты меня ведешь?
– Черный ход есть? Ну, с другой стороны? – он пришамкивал.
– Зачем?
– А ты хочешь, чтобы они запомнили подъезд и еще встретили тебя?
Под фонарем она взглянула со страхом: лицо в крови, струйка из угла рта, глаз заплывает. Он оступился, качаясь.
Во дворе он потянул рифленую дверь над ступенью: открыто.
– Ну пока…
– Куда ты такой? Пошли ко мне! Может быть, надо «скорую»…
– Не ерунди. «Скорая» вызовет милицию. Превышение пределов необходимой самообороны…
– Но они же там!.. А если догонят?
– Сегодня уже не догонят. – Он хмыкнул и скривился.
– А если у тебя сотрясение? Или переломы!
– Ой, без паники. Так схожу завтра в травму.
Он отпустил ручку двери и сел на ступеньку.
– Ну, иди отсюда…
– Никуда я не пойду! – с неожиданной злостью и силой она схватила его под мышки, подняла, потащила наверх.
– Ладно, – сдался он. – Только на минутку… Помоюсь…
– Хорошо, хорошо…
В прихожей, закрыв дверь, чтоб не проснулись родители, сама сняла с него куртку, повела в ванную, пустила теплую воду:
– Больно? Тебе плохо?
Лицо стремительно опухало. Он осторожно потрогал ребра, потер бок:
– Нормально обработали. Свинцовых примочек нет? Разнесет…
– Не разговаривай, тебе больно…
– «Если смерти, то мгновенной…» – пробурчал Ларик невнятно из-под ее рук, бережно обмывающих его лицо (не целовать! не!).
– Надо смазать йодом… – растерянно решила она.
– Давно леопарда не видела? Перекись водорода есть?
Ступая на цыпочках, она притащила аптечку: порылась.
– Нет…
– И хрен с ней.
– А вот мазь календулы, мгновенно все заживляет!
– Если мгновенно – мажь, – согласился он, покряхтывая.
Закрыл глаза, наслаждаясь ее прикосновениями.
– Ты чего улыбаешься?
– Представляю, на кого буду похож завтра, – спохватился, хмур.
– Хочешь чаю?
Он подумал, должен ли по сценарию хотеть чаю. Не напутать бы.
– Если можно, покрепче… а то что-то в голове шумит.
– Тошнит? голова кружится? сотрясение, – всполошилась она. – Я вызываю «скорую»!
– А сухари потом будешь мне в лагерь сушить? – спросил он с холодной насмешкой.
– Почему?
– Да потому, что я их покалечил, и могут впаять срок! Говорю же: превышение пределов самообороны! Законы наши… Этому в Институте культуры не учат?
– Но они же втроем… с ножом!
– Решила избавиться от меня, сдав под суд?
Глотая чай и морщась, с сокрушенным вздохом заметил:
– И не хотел ведь сегодня никуда переться тебя провожать… (Она замерла: что? как, он предпочел бы, чтобы она… ее?..) И как толкнуло… будто предчувствие. Удачно, что ты была не одна. Я бы себе этого никогда не простил.
Она изнутри просияла, теплый ком прокатился из живота к глазам. Захлопотала, обретя удовольствие в роли хозяйки и сестры милосердия.
– Вызови такси.
– Куда ты такой поедешь? Сиди уж…
За ее спиной он одобрительно взглянул в зеркало, видик о’кей.
– Останешься здесь. А вдруг тебе станет плохо?
– Хочешь предъявить своим родителям с утра эдакую рожу середь квартиры? – сварливо возразил он.
Она кратко задумалась:
– Ляжешь в моей комнате. А им я все расскажу.
– Что, интересно?
– Ну, в общем, ты меня все-таки спас… – проговорила она, вслушиваясь в смысл собственных слов: а ведь правда!..
Он встал, покачнулся, осторожно потрогал голову и сел обратно.
– Действительно, что-то мне… – признал слабым голосом.
А Катя ничего не знает, мелькнуло у нее. И он, похоже, не собирается ей звонить. Да если бы Валин жених… что, жених?! Он – Катин жених? Чушь… Она подумала о Кате с насмешливым презрением: Ларик здесь, он спас ее, она за ним ухаживает, а прочие могут утереться.
Она раздвинула, застелила диванчик в своей комнате. Ларик улегся и подумал, что обрек себя на пытку и заснуть не удастся.
Выключатель щелкнул, во тьме прошуршал халатик, заскрипела кровать.
Помолчав, тихо позвала:
– Тебе не очень больно?
– Нет, – шепотом отозвался он.
Глядя в потолок, прислушивались к дыханию друг друга.
– Спишь?
– Нет.
– Знаешь… ко мне заходила Катя.
– Вот как. – Молчание.
– Она мне все рассказала…
Молчание.
