Взыграло сердце Лазаря красным солнцем, когда дали ему в руки ключи от подвала, где был заключен его барич, и сказали, чтобы он молил Витязя Иву Олельковича идти щитом за Князя Олега Ивановича, что Князь пожалует-де его своею любовию, и серебром, и златом, и паволоками, и конем, и бронею.
Торопится Лазарь темным подвалом, толпа людей Княжеских не успевает за ним.
Вот стукнулся он уже лбом о дубовые двери, пошатнулся, зачесал голову…
Вот стучит, зовет барича по имени… слова вторятся под сводами, щеколда щелкает… за дверью молчание…
Вот заскрыпели вереи, дверь отворилась, Лазарь хлынул в темницу…
— Господине мой Ива Олелькович!.. Государь Ива Олелькович!..
Вторится имя Ивы Олельковича под сводами… Не отвечает.
За Лазарем не внесли светоча; все стояли в дверях в страшном ожидании появления богатыря.
Лазарь шарит в темноте.
— Государь Ива Олелькович!
Нет ответа.
— О о о! — заревел Лазарь. — Государь ты мой Ива Олелькович!
Придверник темничный и Княжеские люди приблизились к двери с светочем.
Лазарь стоит посреди темницы, как окаменелый. Перед ним на полу несколько снопов ржаной соломы, вокруг него пустые стены.
У всех отнялся язык, сердце замерло.
Где Ива Олелькович?
XIII
Время волшебства и чародейства, время золотое! ты живешь уже только в Сказках!
Время, когда юная волшебница после короткого сна на летучем, пуховом облаке пробуждается от поцелуя любимицы своей, румяной зари, спускается с высоты на душистый луг и погружается в благовонном море цветов!.. Воздушные девы накидывают на обнаженную красоту ее легкий туман, сбирают для нее перловую росу, нижут ожерелье, плетут венец, вяжут из цветов ткань для одежды, навешивают серьги, осыпанные искрами дивного света, стягивают стан радужной тесьмою, набрасывают на белизну чела ее легкую тень вместо покрова, прикасаются устами к ее снежной руке, ловят ласковый прощальный взор ее, дивятся чуду создания, чистоте ее души, нетленной нежности ее состава…
Волшебница летит поклониться
Где же вы, духи неведомые? Злые и добрые, светлые и темные? Кто истребил ваше царство и изгнал вас из мира вещественного в мир воображения?
Кто похитил таинственные слова заклятий, призывающих вас на помощь человеку?
Кто совершенно приковал человека к земле и отнял у него волшебные средства сбрасывать с себя на время тело и носиться невидимо, подобно вам, в пространствах вселенной?..
Нет того, что было! Нет вас!
Однажды Ива Олелькович, распростертый на своем скудном ложе, на снопах, догнав во сне похитителя Кощея, изрубил уже его наполы, очнулся довольный собою и, окидывая взорами свою темницу, искал Мириану Боиборзовну…
Вдруг слышит он, раздается над ним тихий голос:
— Ива Олелькович?
— Ась! — отвечает Ива.
— Ива Олелькович?
— Иде же ты? — отвечает Ива, обводя глазами все четыре стены.
— Ива Олелькович! — продолжает тихий голос. — Не лиши любви твоей… горькие слезы выплакала!.. не могу быть без тебя!.. пришла к тебе сама молить: не сгуби души моей!
— Ой?.. сама? — вскричал Ива радостно. — Ах ты голубица моя сизая, лебедь белая!.. иде же ты?
— Здеся, зде, Ива Олелькович!
Ночник перед иконой почти потух, но Ива Олелькович увидел, как с потолка спустилась лестница, а две белые руки протянулись к нему.
— Иди борзо… иди… бежим от власти крамольника и грабителя Коротопола!
— Кощей поганый!.. Не кресить уже ему! — вскричал Ива Олелькович, карабкаясь на лестницу.
— Тс! тише, тише! дорогой мой, лад мой!
Ива выбрался из своего погреба в тьму кромешную; две нежные руки обвились около его шеи. На объятия он отвечал также объятиями.
Все чувства Ивы Олельковича были полны радости; душа его играла мыслью, что Мириана Боиборзовна ему возвращена, что его могущество и сила преодолели все очарования поганого Кощея.
Кто, осветив картину сию искрой своего воображения, не сказал бы, что он Диди-Ладо,[252] а она Девана.[253]
— Лад мой! — раздался опять тихий голос. — Нас ждут кони!
И вот ласковое привидение повлекло Иву Олельковича за руку темным переходом, крутою лестницею.
Ива Олелькович, испытав огненный поцелуй, забыл все… Несколько раз останавливал он путеведительницу свою, чтоб повторить награду за избавление ее от поганого Кощея.
Проходят сени, спускаются с широкого крыльца в сад… небо ясно, на небе звезды, но ночь темна…
По тропинке, между густыми деревьями, приближаются к калитке… деревянный, огромный замок щелкнул, калитка отворилась; подле стены, на Княжеском заветном лугу, всадник держит двух оседланных коней.
— Лазарь! — вскричал Ива Олелькович.
— Тс!.. Лазарь нас догонит, — говорит она ему тихо.
— Шлем и меч! — продолжает Ива Олелькович громким голосом.
— Тс!.. шлем и меч будут, будут, а теперь едем! Сговорчивый богатырь соглашается.
Едут. Темная ночь, потворница тайн, стелется по горам, по лесам, по водам и долинам, кутает природу, обращает предметы в чудовищ, морочит глаза, обдает ужасом чувства… И вот… жмется к Иве сопутница его; то торопит его, просит ехать скорее, то удерживает, молит его ехать тише… Сбила бы она Иву Олельковича совсем с пути, если б не проводник.
Между тем как они исчезают в темноте и несутся за проводником, в Белгороде настает тот день, на который послы Олега должны были принять богатыря Иву Олельковича для отъезда с ним в Рязань.
Читатели видели, как Лазарь и Княжеские люди, не нашед в темнице Ивы Олельковича, стояли в ужасе и недоумении.
Когда наконец пришли они в себя и известили о дивном событии Совет Боярский, Бояре пошли доложить о сем Княгине; но Княжеские Боярыни сказали им, что Княгиня заперлась в своем златоверхом тереме и никому не велела входить к себе в продолжение трех дней.
Послы Олега Рязанского, не зная, каким образом предстать Князю, не исполнив его воли, решились везти с собою хотя богатырского конюха.
Тщетно уверял их Лазарь, что без своего боярича он никак не может разбить силы нечистой.
— Благоверные господа послы, честные Бояре, — говорил он им, — отпустите меня, верного раба, конюха и приспешника богатырского, отпустите искать его по белому свету, не дайте сгинуть тугою и печалью! Отпустите — найду его и приду вместе с ним служить службу Князю Олегу Ивановичу, а
— Иде же ты найдешь его? — спросили Лазаря послы.
— Ведаю, куда пошел он, — отвечал Лазарь, — пошел он за тридевять земель в тридесятое царство,
