— Барыня, — сказал он, — уж без условий примите мою дочку; она не знает еще этих обрядов, Бог не приводил еще ей терпеть нужду…
И старик поклонился в ноги важной супруге исправника, а у Ольги покатились из глаз невольные слезы.
— Изволь, пожалуй и без условий, по службе буду и награждать. Перевези же, милая, свой скарб: ты мне понравилась.
— Все, сударыня, что есть богатства, то на ней, — сказал мнимый отец Ольги.
Ольге велит барыня идти в переднюю. И Ольга выходит в переднюю. Прослезившись, и Андреян вышел. Вот окружают Ольгу новые подруги. Называют ее также
— Благодарю вас, я не хочу обедать, — отвечает им Ольга. Ее самолюбие начинало страдать, но судьба посвятила ее уже в новое состояние, и должно довольствоваться своей судьбой и этим новым состоянием, на каждом шагу сбавлять с себя цены, зажимать уста ропщущему сердцу, вытравлять зародыш каждого желания, слепнуть, глохнуть, неметь перед всем, что соблазняет чувства, тушить зарю каждой надежды и, довольствуясь недостатками и нуждами, принести себя добровольно на жертву ничтожеству.
С участью нет тяжбы. Предавшись участи своей, можно жить и в людской; оглашенные изгоняются из храма не за преступление: можно молиться и на паперти. Но тяжело жить между враждующими, тяжело молиться посреди соблазнов. Можно знать свою обязанность, не отступать от нее, но трудно исполнять обязанности посреди хаоса; посреди хищных животных не место агнцу. Так и Ольга в первый день грустного новоселья своего испытала все, что убивает мир души. Толпа новых подруг ее учит уже ее всем ухищрениям нового быта, рассказывает ей подробно всю домашнюю подноготную, все отношения господ своих к городу, к семье и к дворне, все события, которые могут поселить ненависть к ним, все недостатки их и слабости, которыми можно пользоваться.
Ольга поневоле слушает, что говорится в четырех стенах, где судьба бросила ей войлок вместо ложа. Ольга молчит, смиренно покорствует воле госпожи своей, другой день нейдет на зов к обеду. 'Барышня!' — шепчут про себя ее товарки. И вот чрез несколько дней барыне уже пересказано, что Ольга белоручка, ни за что не примется, не идет на кухню обедать, хочет, чтобы ей носили обедать на девичью.
— Я тебя, сударыня, не в компаньонки наняла, чтоб за тобой ухаживали служанки! Для тебя особенного стола не будет! Прошу обедать вместе с прочими, на кухне!
Ольга покоряется. Ее усаживают за стол. Подле нее нет Андреяна, ее покровителя: он сторожем в загородном саду. Она краснеет посреди толпы дворни.
— Кушайте, Ольга Андреяновна, — говорит ей сосед ее, и Ольга вскрикнула, вскочила с ужасом из-за стола, бежит вон: грубая рука прикоснулась к ее плечу.
Проходит еще несколько дней. Ольга изнемогает от слез, которые льет она во время бессонных ночей. Она питается только черным хлебом.
'Нет, — думает она, — я пойду просить милостыню посреди дороги! Не останусь здесь!' — С нетерпением ждет она Андреяна, который через день навещает ее, но несколько дней Андреян уже не является; Ольга в отчаянии.
Вдруг призывает ее к себе исправник.
— Милая моя, — говорит он ей, — отца твоего взяли в полицию; я поверил старому служивому, а он обманул меня: городничий получил уведомление, что отец твой скрылся без паспорта от господина своего и снес разные вещи…
Ольга, пораженная этой новостью, оцепенела.
— Нет, это неправда! — вскричала она. — Он ничего не взял чужого!.. Я порука за него!
Слезы брызнули из глаз Ольги, а лицо после мгновенной вспышки ужаса помертвело.
— Поручительство дочери, милая, не поможет.
— Спасите его! спасите! — произнесла опа трепещущим голосом, скрестив руки на груди и устремив полный слез взор на исправника. Она поразила его этим взором, он с удивлением и с жалостью смотрел на Ольгу.
— Послушай, друг мой, — сказал он ей, — в подобном случае никто не может спасти отца твоего, кроме его господина; его только можешь ты просить, и он только может дать другой оборот этому делу. Я читал бумагу, доказательства явны: шесть лет нанимался он у него и вдруг, оставив паспорт, без аттестата, скрылся. Что ж это значит?
— Он не виноват, не виноват; я знаю, что это значит… — вскричала Ольга.
— Так ступай и объясни в полиции, оправдай своего отца.
— Оправдать! — произнесла Ольга, не изменяя своего положения. Слезы ее вдруг остановились.
— Впрочем, милая, — продолжал исправник, — тебе не поверят; городничий и тебя задержит. Лучше последуй моему совету: торопись скорее к барину и проси за отца.
— Пойду, — произнесла Ольга, закрыв лицо руками, — пойду! Я хочу его видеть… я его погубила! — И она выбежала из комнаты.
— Бедная девушка, — сказал исправник, провожая ее глазами, — она не похожа на солдатскую дочь.
— Что же ты нашел благородного в ее слезах? — спесиво произнесла исправница.
— Я тебе растолковать не умею, — отвечал он, — но, по крайней мере, за две недели службы ее у нас надо ей что-нибудь дать… У ней нет никакого вида.
— Да, — произнесла исправница колко, — но у нее приятная наружность и очень много благородства: она гнушалась даже садиться за стол с дворовыми людьми…
— Послушай, — сказал исправник посыльному, — ступай и вороти Ольгу ко мне.
Между тем как посыльный собирался отыскивать Ольгу, она прибежала к полицейскому дому.
— Скажи мне, где содержится Андреян… солдат? — спросила она у полицейского инвалида.
— Солдат? беглый?
— Да… — произнесла шепотом Ольга.
— Эге!.. Далеко он теперь: еще поутру отправили всех беглых в губернский город.
— Боже! — вскрикнула Ольга, всплеснув руками и обратив взор на небо.
Слезы копились и вдруг хлынули двумя потоками по бледному ее лицу.
— Что ж ты, сударыня, плачешь? а? Слезами не воротишь милого дружка.
И полицейский солдат хотел взять ее за руку, приласкать… Ольга вздрогнула, бросилась от него… Как потерянная идет она по улице.
— Где почта? — спрашивает она у проходящих и бегом торопится к почтовому двору.
На почтовом дворе звенят колокольчики, ямщики запрягают и отпрягают лошадей. Ольга бросается к толпе их.
— Мне нужно нанять лошадей, — говорит она.
— Куда, голубушка?
— В село Р….. Только поскорее.
— Скоро ты больно! Аль по курьерской надобности?.. Изволь, я наймусь. Барыня, что ль, какая едет?
— Нет, я… я одна…
— Большая поклажа?
— Никакой!.. Довези меня, добрый человек, я отдам тебе все, что имею…
— Двадцать рублев дашь, так поеду.
— Возьми золотой мой крест, он стоит двадцать рублей, только вези меня скорее.
И Ольга сняла с шеи крест, отдала его в руки ямщику. Удивленная толпа окружила ее.
— Что, ребята, везти или нет?
Ямщики задумались.
— Да она, может, какая бегляшка?
— Где ж ямщик? — вскричал офицер, выходя с станции и садясь на повозку.
— Сейчас, ваше благородие.
— Что там такое?
