себе, я, однако же, сделал еще одно приложение, а именно: приложил руку к сердцу и произнес:
– О, сердце! скажи мне, я ли причина твоего страдания или ты причина страдания моего?., будь вечно со мною согласно! соглашайся вечно со мною!
– отвечало мне сердце и забилось сильнее прежнего.
На это я не только ничего не сказал, но даже ничего бы и не подумал, если б восторги соответствовали степенным летам.
Бывало…
Кто заслужил славу истощением сил своих, терпением и временем, тот человек опытный, тот нажил богатство ума; я уважаю, люблю его… хотя и кусок дерева, сгнивая, набирается света.
Но… обязанность зовет меня в этот пространный намет [303], где, как говорит г. Нахимов [304], возвышаются горы бумажные, текут реки чернильные и стада перьев с писком носятся по пространству стола.
Но вот Бехтыр-киой!
Пробили поход!… Взгляните, лагерная команда, как саранча, обсыпала все палатки!… кажется, она пожирает их. Взгляните, как исчезает город шатров!… нет его! Весь штаб на конях. Все двинулось вперед! Бесконечные обозы потянулись по извилинам дороги… так скопленная и спущенная вода катится по желобу долины.
Тут видите вы разноцветные дилижансы, дормезы [306], кареты, коляски, дрожки, брички, таратайки, повозки, брашеванки [307], телеги, кухни, фуры, ящики… За ними следуют вьюки – на лошадях, на ослах, на плечах и, наконец, известные всему походному штабу два верблюда… Они везут калмыцкую кибитку. При них отправляются два степных оренбургских уроженца, да толстый Иоган, да бывший константинопольской миссии курьер.
Все это тянется по дороге от Кара-су чрез Махмуд-киой, Муссабей, Азанлар, Гелби-киой – к Базарчику.
Соединив несколько переходов в один, я уверен, что читатель не почувствует от этого ни малейшей усталости, как гренадер суворовский, который разделил расстояние от земли до неба только на два солдатских перехода. Я уверен, что, отправясь в этот путь, он сделал его в один переход.
Но, говоря об усталости, я из снисходительности если не к другим, то, по крайней мере, к самому себе, разделяю всякий труд на несколько частей и – для каждой части предназначаю особенный день; следовательно, вы можете себе представить, что солнце отправилось уже на другое полушарие, снабдив частию своего света наместницу свою луну.
День XXVII
Я сидел с книгой в руках… не помню, читал я или думал о ней… вдруг очутилось предо мной видение, светлое, как мысль об исполнении пламенных надежд и желаний.
Взяв на себя труд Шамполиона [308], я скоро раскаялся…
– Нет! – думал я, – разобрать египетский язык дружбы и любви есть египетская работа!… и – отправился в Булгарию.
Остановись перед самым Базарджиком, на долине Табан-дере, я еще раз оглянулся назад и потом обратил все свое внимание на город.
Идите по улице – вам никто не встретится. Взойдите на двор – собака не хамкнет. Взойдите в дом – вас не спросят: кто вы? зачем вы? кого вам? Взойдите в гарем… о, как неприятна эта пустота!
Фонтаны не льются, они иссохли. В некоторых вода еще слезит, по она уже горька, как слезы… отравлена.
Вот высокое Джалье; но там уже не слышно: