потому что, как он объяснил мне, ему пришлось убрать случайную свидетельницу первого убийства, чтобы обезопасить себя на будущее. Он убедил себя, что второе убийство как бы не считается. Он сказал, что практически это была самооборона, потому что, если бы он не помешал ей, она пошла бы в полицию. Так что ему не оставалось ничего другого, как покончить с ней раз и навсегда, только так он мог остановить ее, иначе она все равно донесла бы на него. Он не сомневался в своей правоте, и, похоже, его нисколько не волновала судьба несчастной. Но первое убийство все-таки тревожило его. Понимаете, он совершил его, чтобы завладеть какими-то деньгами. Он сказал, что у него не было другого выхода: человек, которого он убил, получил эти деньги, злоупотребив своим влиянием; по мнению моего собеседника, это оправдывало убийство. По крайней мере, он надеялся на это. Но когда неподалеку от нас упали еще две бомбы, его уверенности поубавилась. Возможно, он выдумал все это, но тогда я так не думал, не думаю и сейчас, поэтому, когда он вернул мне портсигар, я завернул его в носовой платок и положил на всякий случай в нагрудный карман.
— Что же случилось потом? — спросил Энтони.
Джонатан посмотрел на него с какой-то странной улыбкой:
— Моя история на этом заканчивается. После того как поблизости разорвалась еще одна бомба, я потерял сознание, очнулся в госпитале со сломанной ногой. Фактически эта последняя бомба спасла нас, потому что обломки, под которыми мы находились, сдвинулись, и санитарам Красного Креста удалось извлечь меня из-под обвала.
— А ваш убийца? — снова задал вопрос Энтони.
— Я так и не увидел его. С тех пор о нем ни слуху, ни духу. Возможно, он выполз из-под обломков и убежал, потому что поблизости не обнаружили никаких трупов. Вполне вероятно, что он бродит где-то неподалеку и все еще пытается решить вопрос, является ли он двойным убийцей или нет.
Джорджина слегка пожала плечами, как бы говоря этим жестом: «Тебе виднее», повернулась и вышла, оставив дверь открытой. И в связи с этим возник вопрос: имело это значение или нет? Возможно, имело. Потому что любой из гостей, находившихся в то время в холле, мог подойти поближе и услышать рассказ Джонатана, а также его последние слова. Джорджина стояла у входа в кабинет. Она ушла, не закрыв за собой дверь, и теперь любой из гостей мог услышать, что говорил Джонатан.
Глава 4
На танцах царила оживленная атмосфера. Фрэнк встретил массу знакомых. Он танцевал с Сисили Хатавей. На ней было огненного цвета платье, и она веселилась от души. Сисили рассказала ему, что, по слухам, мистер Винсент ищет жену, и она заранее не завидует его избраннице.
— Если миссис Шоттерли права, эта честь выпадет Мэри или Деб, но обе они предпочли бы Джонни. Во всяком случае, Винсент, должно быть, лет на двадцать старше их, и я не встречала более занудного человека, чем он. Он рассказывал тебе, как потерял марку Британской Гвианы?
— Конечно!
Она рассмеялась:
— Он всем рассказывает. Ты заснул или только оцепенел от скуки? Знаешь, это просто изумительная история!
— Да, такой уж он человек. Но нам необязательно говорить о нем.
После того как он потанцевал с тетей Моникой, очаровательной непоследовательной женщиной, к которой он относился с большой нежностью, Фрэнк подошел к Мирри Филд, у нее затрепетали ресницы, она довольно тревожно охнула. Если Мирри таким образом заигрывала с ним, он готов был поддержать ее инициативу.
— Не бойтесь, как правило, я появляюсь на танцах не для того, чтобы производить аресты.
Мирри предоставила ему возможность вволю полюбоваться ее глазами. Они были необычного темно-коричневого цвета и очень красивые.
— Но ведь вы иногда арестовываете людей? — Она произнесла всю фразу, не переводя дыхания.
— Случается.
— Как, должно быть, это ужасно — для вас. Фрэнк натянуто рассмеялся:
— Мне кажется, для тех, кого я арестовываю, это гораздо неприятнее, чем для меня.
Он обнял ее одной рукой и увлек в танце.
Бальный зал был пристроен к дому. Бабушка Джонатана получила дом в наследство, а у нее было шесть дочерей, и зал для танцев, несомненно, помогал ей подбирать достойных мужей для своих дочек. Он был пристроен справа к основному зданию и благодаря богатству вьющихся растений и очаровательному английскому саду прекрасно гармонировал с террасой под окнами гостиной и уже не раздражал своим видом, как это было, когда его построили.
Пол был начищен до блеска, играла великолепная музыка, и они оказались прекрасными партнерами. Мирри была маленькой, податливой, легкой и отлично танцевала. Фрэнк с недоумением подумал, что она могла бы соперничать с Джорджиной Грей, которая проплыла мимо них в это мгновение в объятиях лорда Пондсбери: тот все танцы исполнял как джигу собственного изобретения. Учитывая это обстоятельство, Фрэнк высоко оценил добрую улыбку, игравшую на губах Джорджины.
Подняв на него глаза, Мирри воскликнула:
— Вы прекрасно танцуете!
— Благодарю вас, мисс Филд.
Когда она улыбалась, на щеках у нее появлялись ямочки.
— Пожалуйста, не называйте меня мисс Филд — просто Мирри. И это мой первый танец.
— Ни за что не поверил бы. Вы отлично танцуете.
— Я обожаю танцы, — произнесла она с благоговением. — Хотела заниматься балетом, но там надо начинать с юного возраста, а у нас тогда не было денег, чтобы брать уроки. Было ли у вас когда-нибудь страстное, безумно страстное желание, от которого пришлось бы отказаться из-за того, что у вас не было денег и не было никакой возможности достать их? Думаю, вам не приходилось переживать ничего подобного, и вы, естественно, не понимаете, какие чувства испытываешь при этом.
Фрэнк прекрасно понимал ее, но не собирался делиться с ней своими переживаниями. Он готовился к карьере адвоката, но после смерти отца пришлось отказаться от этой мысли.
— Жаль, что так получилось. Чем собираетесь заняться вместо этого? — спросил он.
Румянец был ей очень к лицу. Темные ресницы опустились. Она пробормотала:
— Дядя Джонатан так добр. — И затем добавила: — Послушайте, вы замечательно танцуете!
Они продолжали танцевать.
Позднее, когда они сели передохнуть, она вдруг прервала ничего не значащую болтовню о том, о сем, приподняла оборку своей белой, отделанной рюшем юбки, которая облаком вздымалась над низким креслом, и сказала:
— Представляете, это первое в моей жизни собственное платье!
Его тронуло удовольствие, прозвучавшее в ее голосе, и что-то еще.
— А кому принадлежали другие?
— Их перешивали для меня, — ответила она.
— Вы хотите сказать, что у вас были старшие сестры?
— О нет, они принадлежали чужим людям. Я никогда не слышала о них — нам как бедным родственникам присылали подарки. Вы не представляете, как унизительно получать такие посылки.
— Гораздо хуже было бы, если бы вы вообще не получали их.
— Лучше бы их не было. — На ее лице появилось скорбное и укоризненное выражение. — Вы просто не понимаете, как это ужасно. Некоторые вещи были такие уродливые и не годились мне. Наверное, кое-что принадлежало Джорджине. Она отрицает, но я уверена, что это так. Вы знаете, она старше меня и намного выше, и ее вещи всегда были мне велики. Приходилось все перешивать, мне говорили: «Через год-другой
