держал лошадей, чтобы ездить в Каунас. Комнаты темные, тесные, но вокруг много деревьев, чистого воздуха. Мы надеялись, что сыну здесь будет хорошо. По соседству жил Пятрас, и теперь мы проводили вместе много часов, когда я возвращался на автобусе с работы, — мы гуляли по тенистым улочкам Верхней Фреды, по Ботаническому саду, говорили о политике и гадали, что же будет дальше.
Вышла из печати книга моих рассказов «Ночь». Читатели и критика встретили ее хорошо. Некоторое время спустя книга получила даже премию типографии «Луч» в две тысячи литов, которые поправили мое пошатнувшееся финансовое положение (несколько путешествий опустошили мой карман).
Весной 1940 года всех нас порадовало новое явление в прогрессивной литературе. Это была книга рассказов мало известного до той поры молодого писателя Юозаса Балтушиса. В своем сборнике «Неделя начинается хорошо» Балтушис писал в основном о жизни рабочих, писал по-новому, сочно, талантливо, и казалось, что это работа опытного мастера. Я уже и раньше, кажется с 1932 года, встречался с этим курьером Общества распространения печати, а позднее — рабочим типографии. Немало рассказывал мне про него Борута, который первый заметил способности Балтушиса. Казис ему много помог книгами и литературными советами. Балтушис казался скромным, трудолюбивым и упорным человеком. Он рассказывал мне эпизоды из своей недолгой, но трудной биографии, и рассказывал так образно, что я не мог слушать его без восхищения. Мы радовались, что Юозас Балтушис пришел в литературу иным путем, чем мы, — можно сказать — прямо от кулацкого стада и от сохи, пройдя крестный путь батрака и рабочего. В его крепком рукопожатии, во взгляде прищуренных глаз чувствовались мужицкая сила, осторожность, хитрость и мудрость. Это был молодой старик. Молодой по возрасту, старый по жизненному опыту.
Шли дни, сумрачные и тревожные. Европа все больше катилась в ад войны. Изредка мы слышали по радио истерический лай Гитлера — он рядился миролюбцем, поносил западных плутократов, пел о своих победах.
А в Литве?
Литовское правительство продолжало вести антисоветскую политику, оно искало помощи против нового нежеланного союзника в военном договоре Прибалтийских республик, в укреплении связей, особенно торговых, с Германией. А рабочие, которыми руководила Коммунистическая партия, чувствовали, что настало время развернуть борьбу за хлеб и работу, за демократию и свободу. Самым ярким проявлением этой борьбы было столкновение с полицией рабочих и безработных в Лампеджяй, в котором участвовало две тысячи человек и которое тотчас же поддержали каунасские фабрики забастовкой протеста. Сметона продолжал вести секретные переговоры с Германией, целью которых было отдать Литву нацистам и выторговать для себя привилегии — главное, сохранить в целости свое имущество.
Казис Борута писал в эти дни в стихотворении «Братьям-поэтам»:
Стихотворение было написано под Каунасом, где Борута несколько лет назад выстроил домик на холме. За окнами домика белела заснеженная долина.
В конце февраля здесь, подальше от охранки, мы собрались поговорить о судьбе Литвы и своих задачах в грозный исторический момент. В совещании участвовали Цвирка, художник Стяпас Жукас, Марцинкявичюс, Корсакас, Шимкус, Микенас, Жилёнис. Наш разговор в основном шел о «культурной политике» клерикалов, об их наглости в выдвижении своих сторонников. Шимкус горячо объяснял, что как клерикалы, так и фашисты всегда объединяются против левых сил. Микенас говорил, что в это опасное время задача искусства — служить народу. Было ясно, что этот скульптор недюжинного таланта все глубже задумывается над местом художника в борьбе двух миров и без колебаний сворачивает налево. Марцинкявичюс, начавший свой литературный путь в правой печати, теперь часто встречался с Цвиркой, Борутой, и его взгляды изменились. В своем творчестве он тоже все острее критиковал буржуазную действительность. К сожалению, условия его жизни были особенно трудны, и последний свой роман «Крепостные», надеясь на большой гонорар, он отдал «Обществу святого Казимира». Марцинкявичюс жаловался, что католические издатели требуют выбросить из его романа ксендза, который прижил детей со своей хозяйкой. Мы советовали Марцинкявичюсу не иметь дел с клерикалами. Я говорил о том, что нам следовало бы собираться чаще, выработать план действий и, где только возможно, давать идейный отпор реакционерам.
Сама жизнь заставляла нас объединяться, советоваться, искать общих путей в борьбе за нужды своего народа.
А Вильнюс в эти дни снова начал превращаться в культурный центр Литвы. Писатели решили, что литературные премии на этот раз должны быть вручены в Вильнюсе. И вот в начале марта литовские писатели впервые собрались на свой праздник в колонном зале Вильнюсского университета.
Премии вручал ректор университета Миколас Биржишка. Многим из собравшихся показалось странным, что государственную премию дали не самому видному литовскому писателю Креве за его значительную новую книгу «Колдун», а правому поэту Бернардасу Бразджёнису. Все хорошо помнили, что клерикальная печать упорно критиковала Креве (он стал ненавистным для них человеком) и ратовала за Бразджёниса. Почитатели Креве (не только «левые») подготовили приветственный адрес Креве с множеством подписей, который тут же прочитали. Клерикалы расценили это как демонстрацию против их лауреата и издевались в своей печати над Винцасом Креве.
По случаю вручения премий был устроен литературный вечер, на котором я прочитал стихотворение «Сквозь дым войны». У правых это вызвало ярость, — не упоминая фамилии, меня в газете обвинили во всех смертных грехах.
Весной исполнилось десять лет со дня смерти Маяковского. Ни одного советского поэта мы не любили так, как Маяковского. Многие из нас — Цвирка, Борута, Корсакас и я — написали большие статьи, в которых рассказали о влиянии Маяковского на нашу литературу, а меж строк старались сказать и больше. Юозас Микенас вылепил барельеф поэта. Мы решили в одном из самых больших залов устроить вечер памяти Маяковского. Но он, к сожалению, не состоялся. «Вам, наверное, уже известно, — писал Цвирка своему другу М. Аплетину в Москву, — что вечер памяти Маяковского не состоялся. В последнюю минуту, когда все уже было готово, начальник полиции уезда запретил его. Правда, нам сообщили, что вечер можно провести, но с условием, что полиции будут предъявлены все тексты докладов о Маяковском и тексты его стихотворений, которые будут читать со сцены, и если вечер проведут с пригласительными билетами, в закрытом зале. Мы решили, что декламировать обкорнанные полицией стихи Маяковского при закрытых дверях — настоящая казенщина. Поэтому мы пока отложили наш вечер.
