Польшей, где люди Левона собирали мзду с туристов. Левон не мог не выполнить просьбу Родионовой организовать ей встречу под его «крышей» с инкогнито из Италии. Это было делом чести. Тем паче всегда приятно помогать людям, к которым в будущем, быть может, самому придется обратиться с просьбой. Такого варианта Левон не исключал, хотя всегда старался обходиться своими силами. Он обладал деньгами и связями, но сейчас перед ним стояла проблема с приватизацией «Гранд-отеля», который являлся собственностью другого человека, иностранца канадского происхождения, который по какой-то роковой случайности недавно был обнаружен в Стрийском парке с простреленной головой. Для решения подобной проблемы могли понадобиться большие связи на самом верху, а таковые были только у Родионовой.
Елена Родионова не интересовалась планами Левона, она ехала во Львов с одним намерением – получить гарантии от итальянского гостя касательно денег, больших денег. Совсем не обязательно это должны быть кредиты. Быть может, ей удастся получить безвозмездные средства, ну, может быть, частичные кредиты, и те по льготным процентам. Родионовой было о чем подумать в пути.
Она сидела слева на заднем сиденье лимузина. Рядом находился ее ближайший советник и управляющий Борис Сумцов. Она называла его просто… Боря. Водитель и начальник охраны Петелицын были отделены от них толстым стеклом автоматической изоляции. Борис не переставая сыпал предостережениями. В последнее время, когда Елена обрела обширный простор для инициативы и окончательно развязала себе руки благодаря связям в политических кругах, увещевания осторожного Бориса стали ее раздражать. Родионовой казалось, что, заостряя внимание на незначительных деталях, ее советник упускает суть. Она понимала, как он ее любит, помнила то, что сделал для нее Борис. Но эти воспоминания утратили первоначальный блеск, который стерло неумолимое время. Лишь любовь Бориса была ему неподвластна и только усиливалась с годами. Что до Елены, то, бросив пренебрежительный взгляд на своего визави, она вдруг на секунду задумалась, таким ли должен быть ее ближайший помощник, ее правая рука.
– Похоже, у нас появились оппозиционеры среди епископов, – снова заговорил Борис. – Епископ Володимир вновь сотрясает воздух. Ему покоя не дает происхождение твоих детей. Архимандрит Пимен тоже воротит нос от Симеона и теперь уже открыто склоняет всех к покаянию, хотя сам возвращаться под пяту посаженного Москвой правящего экзарха не собирается.
– Видно, думает, что Володимир будет править, – продолжила за Бориса Родионова. – Патриарший куколь сам по себе еще не власть. Этот стукач завис в воздухе между националистами, стариком Мстиславом и нашими деньгами. Все хочет их посчитать. Никак не решит, куда податься. Почуял, что ему ни тут, ни там не светит, мечется как угорелый туда-сюда. От беготни и дурости своей заделался теперь сплетником и клеветником. Тебя ли, Боря, учить, как ему язык подрезать… Да нет, я не об этом. – Она угадала значение его взгляда. – Стоит ли руки марать. Ну, сунь ему в морду справку из детского дома об усыновлении. Хотя нет, что я говорю – разве я обязана отчитываться перед насекомыми. Ой, почему я должна думать об этой ерунде. В конце концов, влей им обоим в горло по бутылке водки и сдай в вытрезвитель. Когда проспятся, станут смирнее, а нет, так повтори процедуру. Будут препираться, пригрозишь, что их снимки в неприглядном виде опубликуют на первых полосах всех таблоидов!
Борис понял по глазам, что Елена шутит. Если она над чем-то иронизировала, значит, вовсе не придавала теме значения. Он был уязвлен, но не подал вида. Однако Елена заметила его замешательство и сказала уже серьезно:
– Боря, сам посуди, что могут сделать эти букашки. Пожужжат и перестанут. Кстати, дедушке Пимену я симпатизирую. Он напоминает мне покойного отца. Та же непоколебимая вера, та же слепая убежденность – непротивление злу насилием… Он хоть не ищет «крышу» в милиции или в рядах этих унсовцев. Давай лучше поговорим о наших делах в Крыму.
– Что толку в этих разговорах? – отозвался Борис. – Ты отрядила туда Роланда, даже не поставив меня в известность. Не лучше было отправить Петелицына с группой. Не боишься, что Роланд устроит там Хиросиму?
– Не сердись, это было единственной правильной мерой. К тому же его командировка будет краткосрочной, но, я не сомневаюсь, очень эффективной. Лучше в зародыше пресечь всякие поползновения на сопротивление. Страх – тормоз любого действия.
– Страх зачастую стимулирует действие, а паника иногда заставляет бежать не от врага, а навстречу ему… – вздохнул Борис.
– Роланд раз и навсегда покончит с врагами, – отрезала Матушка. – Мертвые не кусаются. К тому ж они послужат наглядным примером живым, чтобы те, в свою очередь, не повторяли ошибки мертвых и не совали свой нос, куда не надо.
– А что, собственно, они нам сделали? Разве мы не поступаем так же? Просто пришли прощупать, под чьей «крышей» сидит твой сосунок, предложили свой потолок. Я не вижу ничего зазорного в том, если б мы для отвода глаз согласились на их услуги. А теперь я не знаю, чем могут обернуться усердия Роланда. Уж он-то, конечно, постарается…
– Ты до сих пор не осознал весь масштаб того, что я делаю, в частности в Крыму. Я не желаю, чтобы мой человек даже понарошку доверился какой-то самодеятельности, какой-то шайке недоносков, как бы они себя ни называли: охранное бюро, агентство телохранителей. Я не хочу иметь ничего общего с малым бизнесом. Я посадила своего человека под государственную «крышу», пусть его бережет родная милиция. Когда недоброжелатели чувствуют силу, то превращаются в друзей.
– Это смотря какие недоброжелатели. Бывают и такие, которые, почувствовав чью-то силу, демонстрируют свои мускулы.
– Боря, ты все говоришь в пику. Это легче всего! Не приходится даже думать. Ты сомневаешься в наших способностях противостоять любым врагам?
Борис не ответил. Елена делано улыбнулась:
– А нет, так нечего болтать. – После долгой паузы она продолжила: – Роланд в Симферополе решит попутно еще один вопрос. Он касается золота заброшенного храма. Этот владыка Василий нас обманывает. Очень вяло нам помогает, зато делает много лишних движений, слишком рьяно выслуживается перед Москвой, хочет остаться чистеньким в глазах Синода. Одним из первых предал анафеме Филарета и упал в ноги новому экзарху. От владыки Василия в любой момент можно ждать подвоха. Его двурушничество негативно отразится на развитии филиалов Церковного банка. Он может оборвать цепочку следующих одно за другим событий. Волчок уже крутится. Роланд Кутателадзе в Симферополе, положись на его профессионализм.
«Приговор отцу Василию был подписан, но ведь назначение на его место нового человека зависит не от нее. Крымская епархия находится под юрисдикцией посаженного Москвой правящего экзарха Украинской православной церкви. Что даст смерть отца Василия?» – подумал Борис.
Родионова как будто услышала его немой вопрос. Она сказала:
– Неразбериха во время смуты лучше порядка. Тебе представится возможность в этом убедиться. Скоро многое изменится. Все будет по-другому!
Борису было обидно, что она не посвящает его в свои планы. Раньше она говорила ему все. Теперь было иначе. Она стала гораздо скрытнее и держала его на расстоянии. Елена оставила Бориса в неведении даже о своей поездке в Италию в прошлом месяце. Кроме того, лишь в последний момент он узнал, что за тайные переговоры с человеком из Рима будут проходить во Львове. Его чуть не парализовало от неожиданности, так как Борис не предполагал, что Елена так скоро отважится на такое.
Оказалось, что она не шутила. Она хвасталась с умыслом, когда говорила, что Филарет так же безболезненно сменит автокефалию на унию, как сменил Московскую патриархию на независимую концессию, а если будет надо, то она собственноручно сделает ему обрезание, и он без вопросов будет поклоняться пророку Мухаммеду.
– Духовные отцы стремятся к мирскому могуществу, алчут власти и денег. Они даже не инструмент власти, они хотят возвыситься над ней. Над небесами… Сначала вера превращается в религию, а потом религия – в инструмент управления чернью.
Тогда Борис упрекнул ее:
– Церковь ведь – это не только источник распрей и мракобесия, она ведь и дом Божий вне зависимости от того, кто этим домом управляет.
– Я бы не стала жить в доме, хозяин которого мне противен. Бог может жить везде, он вездесущ… –
