Тан Девара оглядел широкий овальный стол. Лица сидевших вокруг стола танов назвать веселыми было нельзя.
Туфа внимательно изучал полированную поверхность гранитной столешницы.
Овражный гном Блаф постукивал ботинками по ножкам своего кресла; он не очень-то хорошо понимал, в чем именно заключается, особая важность сегодняшнего заседания, но ему сказали, что оно важное, а потому изо всех сил старался не уснуть.
«Если вообще может считаться бодрствующим тот, кто зевает каждую минуту», – сердито подумал Гнейсс.
Два тана дерро. Ранс из Дергара и Рилгар из Тейвара, для которых темнота была как вода для рыбы, старались быть в тени. Ранс в эти дни все время держался к Рилгару поближе; оба толстые, как блохи на ленивой собаке.
Хорнфел, глаза которого говорили о бессонной ночи, поднялся со своего места во главе стола:
– Мы все согласились с тем, что пора прекратить обсуждение вопроса о том, впускать ли в Торбардин бывших рабов Верминаарда, бежавших из шахт Пакс Таркаса.
Ранс поднялся, намереваясь прервать его, но Хорнфел, словно бы не замечая этого, продолжал говорить ровным голосом:
– Представители беглых рабов ждут нашего слова. Я не хочу заставлять их ждать и дальше. Кроме того, нам предстоит сегодня обсудить еще ряд вопросов.
Повисла напряженная тишина. Блаф перестал стучать ботинками по ножкам кресла.
– Итак, мы будем голосовать. – Хорнфел повернулся к тану Клара. – Туфа, скажи свое слово.
Тан Клара медленно поднялся:
– Мое мнение не изменилось. Я не пойду против решения Совета. – Он бросил быстрый взгляд на Рилгара. Я соглашусь с общим решением, каким бы оно ни было.
Гнейс тяжело вздохнул. Значит, может случиться так, что в конце концов именно его, Гнейсса, слово определит окончательное решение Совета… Как он и обещал Хорнфелу в недавней беседе у Южных ворот, он принял решение, которое казалось ему в данной ситуации наилучшим.
Хорнфел закрыл глаза, вздохнул и затем кивнул овражному гному:
– Блаф, скажи: прогоним людей или впустим их в Торбардин?
Блаф выпрямился в кресле, прищурился, а затем широко улыбнулся:
– Впустим.
Правда, он посмотрел на всех так, словно мог еще и взять свое слово назад.
Хорнфел быстро сказал:
– Ранс.
– Нет! Нет! И еще раз нет!
– Я понял тебя, ты против, – сказал Хорнфел. – Рилгар?
Тан Тейвара пожал плечами. Его глаза напомнили Гнейссу глаза голодного кота – такие же прищуренные и злые.
– Тебе не придется читать мои мысли, Хорнфел. Я говорю вслух: пусть они убираются отсюда. У нас нет для них места, они нам не нравятся, и мы в них не нуждаемся.
Гнейсс пристально посмотрел в глаза Рилгара. «Все, сказанное тобой об этих людях, можно было бы переадресовать тебе, Тейвар», – подумал он.
Затем он громко сказал:
– Мы можем отдать им наши восточные земельные участки, все равно мы не используем их уже три года. Мы не можем знать заранее: придутся люди нам по душе или нет. Но вот другой вопрос: нужны ли они в Торбардине? – Быстрым взглядом он окинул всех, сидящих за столом. – Фермеры всегда нужны, а эти люди и есть фермеры. Я говорю: давайте примем их, и пусть они работают и сами кормят себя. А половину урожая они будут отдавать нам как, плату за убежище.
Гнейсс посмотрел на Хорнфела:
– А что скажешь на это ты?
Голос Хорнфела звучал торжествующе:
– Примем их.
Рилгар поднялся и вышел из Зала Совета; бормоча проклятия, Ранс последовал за ним. Таны дерро уже ничего не могли сделать, чтобы не допустить беглых рабов в Торбардин.
Совет проголосовал, и что-либо изменить не в силах был даже Рилгар. Пока…
Гнейсс взглянул на сидевших перед ним Туфу и Блафа. Он улыбнулся, услышав, что Блаф тихо спрашивает Туфу о том, как всетаки проголосовало собрание, и повернулся к Хорнфелу.
– Ты получил нужный тебе голос, мой друг. – Хорнфел задумчиво кивнул. – Но что же теперь? Может быть, ты думаешь, что твои восемьсот оборванцев проведут зиму в праздности и спячке?
Хорнфел словно бы и не слышал в его голосе сарказма.
– Скажи мне, Гнейсс, удастся ли нам сделать своими союзниками больных и голодных людей, если мы сразу же начнем забирать у них половину их урожая?
