– Я вовсе не раздражаюсь, Музыкант. Я просто пытаюсь поймать себе завтрак, – быстро-быстро заговорил Лавим. – Я извиняюсь, что ты мертвый. Я не знал тебя, когда ты был жив, но все равно я извиняюсь. А что чувствуешь, когда умираешь?
Музыкант немного помолчал.
Не надейся, что ничего не чувствуешь.
– А где ты сейчас?
Я в твоей голове и в преисподней одновременно.
– А на что это похоже?
Музыкант засмеялся.
И там, и там – сплошная неразбериха. Смотри, Лавим, вон еще рыба, не упусти.
По мелководью скользила коричневая форель примерно такого же размера, как и удравший окунь. Она лениво била хвостом. Лавим ухмыльнулся и приготовился.
Хватай чуть спереди и сбоку.
– Почему?
Потому что ты хочешь на завтрак форель. Лавим охотно согласился, что маг высказал здравую мысль.
– Ххах! – крикнул он, когда его пальцы схватили форель. Он выхватил из воды мокрую, сверкающую в лунном свете рыбину. – Есть!
Однако форель извернулась, выскользнула из его рук и плюхнулась обратно в воду.
– Проклятье!
Лавим, стараясь согреться, хлопал себя по груди посиневшими, замерзшими ладонями. Дымом потянуло сильнее.
– Чего это они развели такой огонь?! Они там, у костра…
Лавим!
– О, боги, Музыкант, не кричи так! От твоего крика у меня барабанные перепонки лопаются! Что случилось?
Драконы!
– Где? – Лавим схватил свой плащ и хупак, вскочил на ноги, вгляделся в небо. – Где?…
На севере! Скорей возвращайся в пещеру, Лавим! Один из них летит сюда!
Лавим побежал к пещере. Все всегда говорят о драконах, и каждый свое: то они красные, то черные, то голубые, то зеленые всех цветов радуги. Лавим видел только одного: красного, что ежедневно пролетал над Старой Горой.
Кендер влетел в пещеру смеясь. Ну и удача! Он скоро увидит драконов!
Глава 20
Сны Хаука беззвучно, как призраки, скользили по стенам его тюрьмы. Когда они пришли впервые, он подумал, что сходит с ума.
Теперь его уже ничто не волновало. Он ожидал смерти, и действительно в последнее время он умирал. Рилгар уже не задавал вопросов, не заставлял вспоминать прошлое – он просто забавлялся своей игрой с его смертью.
Внезапная, как падающий на жертву сокол, или лениво-медлительная, как подстерегающий добычу лев, смерть постоянно жила в этой сырой могиле, иногда хватала его своими холодными лапами и тащила через черные ворота в королевство, где воздух ледяными зубами грыз его легкие.
Хаук давно потерял счет своим смертям и только лежал в темноте, видя свои сны скользящими по грубому камню стены.
Он видел волшебный лес. Квалинести, зеленая и тенистая родина эльфов, залитая медово-золотистым солнечным светом. Как сон во сне, по прогалинам и рощам шел Тьорл. Это видение посещало его постоянно. Продолговатые голубые глаза, которые так хорошо знал Хаук, – глаза друга. В них жили боль, печаль и еще едва ли не смирение. Тьорл шел по тропам, известным только эльфам, и внимательно смотрел по сторонам.
Сон налетал, подобно приносимому ветром дымку, и однажды Хаук снова очутился в таверне в Старой Горе. И снова ему улыбалась девушка с медно-рыжими косами и зелеными, как молодые листья, глазами.
«Но, – подумал он, – она мне тогда вовсе и не улыбалась, она только отстранялась от меня, она боялась меня, а потом вдруг, разгневавшись, плюнула мне в глаза. Потом, когда гнев Прошёл, в ее глазах появилась жалость. Но не улыбка». Улыбки ее он не видел. Никогда.
Как ее звали? Этого он никогда не знал.
Он пристальнее посмотрел на стену, пытаясь опять увидеть сон и во сне – ее лицо и разглядеть его пояснее. Она была высокая. Лишь на ладонь ниже его. Девушка. Барменша. Как же ее звали?
Картина на стене задрожала. Он вспомнил, что Рилгар не должен видеть эту девушку, и стал стирать ее изображение со стены.
«Так, значит, высокая», – продолжал думать Хаук, когда сон вдруг снова стал виден отчетливо. Она появилась внезапно, как охотник, с мечом на боку, в плаще цвета ее глаз, в охотничьих кожаных брюках цвета грозового неба.
