общество, которое считает неприличными голые ножки стола. Зато поиски удовольствий меж обнаженными раскинутыми ножками чужих жен — вполне пристойными, в том случае если эти связи, как и ножки пресловутого стола, скрыты от посторонних глаз. Любовницы дулись на него. Но он был неизменно тверд и вежлив, когда они встречались в общественных местах. Гораздо более вежлив, чем они сейчас с Бадрой. У него заколотилось сердце, когда он увидел ее молящий взгляд.
— О, как это должно быть замечательно — жить в Египте! Я представляю вашу жизнь в гареме. Вы тоже носили эту ужасную, постыдную одежду? — с жадным интересом спросила одна из женщин.
Бадра вздрогнула. Ее тонкие пальчики теребили края шелковой юбки.
Леди Миллисент демонстративно отодвинулась от египтянки.
— Я слышала, эти племена имеют специальных женщин, чтобы они удовлетворяли потребности мужчин. Мне говорили, что есть такие гаремы, где темнокожие распутные женщины не носят почти никакой одежды и выполняют любые порочные желания мужчин. — И она с ненавистью посмотрела на Бадру.
Гнев Кеннета нарастал. Порочные желания? Он вспомнил порочно округлившийся рот Миллисент около своего напряженного члена, который она продолжала возбуждать для пущего эффекта. И сейчас эта распутная девица позволяла себе лицемерно морализировать! На щеках Бадры появились красные пятна. Почти не понимая, что делает, он уже хотел войти, но услышал, как Бадра резко ответила англичанке:
— Хамсины — достойное племя, а их женщины также имеют чувство собственного достоинства!
«Браво», — одобрил про себя Кеннет.
Самая старшая из присутствующих женщин, почти глухая миссис Стефен, подалась вперед, в ее слезящихся глазах горел острый интерес:
— Арабы имеют гаремы, в которых женщины делают отвратительные вещи, — почти прокричала она.
Бадра откинулась назад, коварный взгляды женщины обшаривал ее фигуру. Другие подались вперед, их глаза горели жадным любопытством. Бывшая подопечная Кеннета выглядела, как дикая лошадь, готовая сбросить любого ездока. Его сердце было переполнено гневом. Он колебался, помня, что теперь он не отвечал за нее. Чувство необходимости защитить ее боролось в нем с памятью о причиненной ему обиде. Привычки отступили.
Его недовольство возрастало. Он инстинктивно чувствовал, что Бадре была нужна его помощь во время обеда, и почти кожей, обнаженными нервами ощущал сейчас ее слабость, как чувствует слабость своей жертвы крокодил, когда тащит ее в воду Нила, чтобы убить.
Инстинкт приказывал ему вбежать в гостиную, схватить Бадру на плечи и скрыться, издавая воинственный клич Хамсинов, чтобы заставить этих гарпий дрожать от ужаса. Они собрались здесь, выпуская ядовитые жала, хищницы, одетые в атлас, с ног до головы увешанные драгоценностями. Но Бадра держалась на удивление достойно. Ее маленький подбородок был отважно выставлен вперед. Вдруг Кеннет заметил, что он дрожит. Кеннет напрягся, как воин перед битвой.
— Леди, я не ожидал, что вы, такие благовоспитанные, можете вести такой разговор.
С гордым видом он вошел в обитую шелком гостиную. Слабые испуганные вздохи наполнили комнату. С облегчением и гордостью Бадра смотрела на вошедшего. Заскрипели на дамах корсеты из китового уса, дамы занервничали и перенесли свое внимание на герцога. Он почувствовал свою власть над ними и обвел их всех острым, как бритва, презрительным взглядом своих голубых глаз.
— Английское гостеприимство, как я понимаю, состоит в том, чтобы заставить каждого гостя почувствовать себя желанным в этой стране. Особенно гостя, незнакомого с английской культурой. Гостя из страны и из племени, в котором я вырос. — В его голосе звучала скрытая угроза. — Когда вы оскорбляете их — или ее — вы тем самым оскорбляете меня. Благодаря помощи Хамсинов я избежал смерти. И я в большом долгу перед ними.
Хор возбужденных женских голосов поднялся в фальшивом протесте. Взгляд Кеннета был тверд и неумолим.
— Хватит! — резко оборвал он.
В его голосе послышался замечательный арабский акцент, который напомнил присутствующим о том, что он был воспитан на другой земле. На земле Бадры. На ее культуре. Он протянул руку, теперь уже не такую темную от загара. Бадра оперлась на нее и вышла, сухо попрощавшись с оплеванными дамами.
В холле она едва удержалась, чтобы не броситься к нему на шею. Кеннет казался холодным и отчужденным, глядел на нее испытующим взглядом. Что было бы, если он не пришел ей на помощь?
«Я действительно одна на всем белом свете. Хепри не всегда будет рядом. Вернее, никогда».
— Если с тобой все в порядке, я пойду. Передай Смитфилду, что приду завтра утром.
Он ободряюще улыбнулся, потрепав ее по щеке. Потом отдернул руку, оделся и покинул дом. Оставил ее. Отчужденный и отстраненный, как камень, как пирамиды, которыми они однажды так восхищались в Гизе…
Бадра накинула плащ, шляпку и вышла вслед за ним проводить его. Она положила свою ладонь в перчатке на его руку.
— Пожалуйста, подожди минуту, Хеп… О, я имею в виду, Кеннет. — В ее глазах блеснули слезы. — Спасибо тебе за то, что ты сделал для меня. Я не знаю, смогла ли бы я выдержать еще минуту с этими женщинами.
Кеннет снова дотронулся до ее щеки, по которой тонкой струйкой текли слезы. Маленькая слезинка блеснула на его руке. Выражение его лица смягчилось.
— Они плохо воспитаны, несмотря на свои титулы, и жестоки в оценках того, чего не понимают. Они разодеты и разукрашены, как пестрые птицы, но у них пустые головы. — Он помолчал и заключил, сдвинув брови: — Действительно, это смертельная обеда.
Бадра тихонько и счастливо засмеялась. Он продолжил:
— Они не ровня тебе, Бадра, скучные сплетницы с пустыми головами. Не думай о них.
Робкая улыбка тронула ее губы.
— Сейчас ты тот самый Хепри, который бросился защищать меня. Только на сей раз не от вражеских воинов, а от стаи женщин…
— Языки которых острее клинков этих врагов, — язвительно заметил он, и она снова рассмеялась. Она дотронулась до его руки и пожала ее.
— Я скучаю по тебе. Это правда.
При этих ее словах он напрягся.
— Я должен идти.
Его голубые глаза были холодны как лед. Бадра почувствовала, как внутри у нее все дрожит. Было трудно восстановить старые отношения. Но она не могла дать ему уйти, не попытавшись исправить положение.
Холодный воздух обжигал ее щеки, изо рта шел пар, и она никак не могла подобрать нужных слов. Когда-то она могла говорить с ним обо всем. Обо всем, кроме того оскорбления, которое нанес ей Фарик.
— Кеннет, я знаю, тебе это так же трудно, как и мне. Я надеялась, что мы сможем преодолеть ту пропасть, которая лежит между нами, по крайней мере, сможем быть друзьями.
Он посмотрел на нее пустыми глазами.
— Как?
Бадра запнулась.
— Я не хотела тебя обидеть. Правда, не хотела. И я думаю, ты обижаешь Рашида потому, что он стал моим телохранителем, когда ты уехал из Египта.
Его лицо оставалось бесстрастным. Он, как истинный воин Хамсинов, умел скрывать свои чувства.
— Я бы хотела, чтобы вы с Рашидом отложили в сторону свои разногласия. Это тревожит мою душу, мое сердце. Он мой друг.
— Друг, и ничего больше?
Она пожала плечами. Его взгляд стал острым.
