— А ты знаешь, откуда здесь вообще появились люди?
— С гхиана, откуда же еще?
— А рассказывали тебе о солнце, звездах, других мирах?
— Нам преподают то, что пригодится в жизни, то есть этикет и хорошие манеры. — Она вздохнула. — Все это осталось в прошлом. Если бы меня с тобой увидели, как бы все удивились! — Больше всего сейчас девушку беспокоило собственное «неподобающее» поведение.
Плавание продолжалось. Очередной светлячок, мерцавший впереди, постепенно разрастался, проплывал над головой, и они двигались к новому манящему огоньку. Рейш потерял ко всему интерес, утратил покой. Непроглядную тьму прорезал лишь слабый свет на корме. Присутствие Зэп-210, ее голос начали будоражить, разжигать воображение. Присущая ей манерность воспринималась как заигрывание. Сдерживаться становилось все трудней. Как может она провоцировать или поддразнивать его, убеждал себя Адам, если понятия не имеет о том, что такое ухаживание, любовь. Любые проявления подсознательных желаний благовоспитанная Прислужница сочла бы извращением, высшей степенью непристойности. Но Адам вновь и вновь вспоминал ее упругое тело, тесно прижавшееся к нему, когда они укрылись в воде. Если Зэп-210 испытывала что-то, кроме страха за свое будущее, то ничем себя не выдавала, разве что стала разговорчивей. Она могла часами монотонно рассказывать о жизни в Убежище своим низким голосом. А существование ее было на редкость однообразно — без волнений, радостей, безрассудных порывов. Интересно, мечтала она когда-нибудь? Но об этом она молчала. По едва уловимым нюансам в поведении своих стандартно-добродетельных товарок она уверенно определяла тип их характера. Девушка знала о специфических различиях в анатомии мужчин и женщин, но никогда не задумывалась, в чем их смысл. «Очень странно, — размышлял Рейш. — Похоже, человеческие обитатели Убежища превратились в неврастеников». Он не осмеливался расспрашивать Зэп-210 о подобных вещах: как только речь заходила об этом, она немедленно замолкала. Неужели Пнумы вывели особую породу Прислужников без сексуальных наклонностей? Или они применяли депрессанты, гормоны, чтобы подавить опасные желания, способные привести к бесконтрольному размножению? На осторожные вопросы Зэп-210 ответила так невразумительно, что стало ясно — девушка понятия не имеет, о чем он говорит. Впрочем, она упоминала об отдельных «Воспитанниках», которым жизнь в Убежище казалась нестерпимо монотонной; их отсылали на поверхность, где, беззащитные перед жаром солнца, холодом ночи и пронизывающим ветром, они оставались до конца дней.
— Удивляюсь, почему я сейчас почти не боюсь, — задумчиво произнесла Зэп-210. — Неужели у меня всегда имелось тайное желание стать гжиндрой? Я слышала, что бескрайние просторы поверхности сводят с ума...
Она не представляла себе, как размножаются Пнумы, даже не знала, скрывают это ее повелители или нет, хотя подозревала, что скрывают. Не представляла, сколько всего в Убежище живет древних хозяев Тчаи и их «Воспитанников».
— Возможно, зужма кастчаев гораздо больше. Но многих никогда не видели; они держатся в Глубоких местах, где хранятся драгоценные предметы.
— Что за драгоценные предметы?
И опять Зэп-210 не смогла сказать ничего вразумительного.
— История Тчаи насчитывает больше веков, чем можно себе представить; с тех же далеких времен ведутся летописи. Зужма кастчаи дотошны; знают обо всем, что происходило. Они считают Тчаи огромной оранжереей, где каждая вещь, каждое дерево, каждый камень — бережно хранимая редкость. Теперь на поверхности живут народы с других планет: три разных расы, тоже оставившие свои памятники.
— Три?
— Дирдиры, Часчи, Ванкхи.
— А люди?
— «Люди»? — В ее голосе слышалось сомнение. — Не знаю. Возможно, они тоже прилетели с другой планеты. Если так, на Тчаи сосуществуют четыре расы. Но это случалось и раньше; на древний мир не раз приходили разные удивительные народы. Зужма кастчаи никогда никого не приветствовали и не отвергали; они изучали, наблюдали, увеличивали свою коллекцию, пополняли музеи Вечности, собирали архивы.
Рейш стал по-иному воспринимать Пнумов. Похоже, для них поверхность Тчаи превратилась в огромный театр, на подмостках которого разыгрывались великолепные драмы длиной в тысячелетия: столкновения Старых и Синих Часчей, вторжение Дирдиров, за которым последовала высадка Ванкхов, различные военные кампании, битвы, разрушения островков цивилизации, строительство городов, превращение их в руины, появление и исход целых народов. Так вот почему хозяева Тчаи терпели присутствие чужих рас! С их точки зрения, пришельцы вносили яркость и драматизм в историю Тчаи. Когда он поделился своими мыслями с Прислужницей, она лишь слабо махнула рукой: нет, лично ей совершенно безразлично, что происходит на поверхности. Рейш неожиданно понял, как она воспринимает мир. Жизнь для Зэп-210 — что-то вроде скучного урока, который надо просто выдержать. Страх ощущается лишь перед неизвестным; радость — выше понимания. С ее точки зрения, он резкий, грубый, хитрый, неприятный и непредсказуемый тип, от которого в любую минуту можно ожидать «неподобающего поведения». «Несчастное создание с изувеченной психикой», — подумал Рейш. Но все же он помнил ее горячее тело, тонкие руки, обвивавшие его шею, когда они стояли по горло в воде. Кто знает, что таится в глубинах сознания девушки? В тихом омуте... Воображение рисовало соблазнительные картины. Каким-то шестым чувством она уловила его настроение и отодвинулась в тень, оставив Рейша в одиночестве.
Адам изобрел новое развлечение: он пытался оживить девушку, придумывая смешные и необычные истории. Но Зэп-210, как принцесса из сказки, не умела смеяться.
Единственным, что доставляло ей удовольствие, были сладко-соленые вафли, служившие приправой к безвкусной пище. К несчастью, запас этих лакомств истощился уже через день-два после того, как они взошли на борт баржи. Зэп-210 испытала настоящее потрясение.
— Наш рацион всегда включал дако. Всегда! Кто-то допустил нелепую ошибку.
Никогда раньше Рейш не слышал, чтобы чопорная Прислужница проявляла столько эмоций. Она стала угрюмой, равнодушной, нервной и раздражительной, отказалась от еды. Уж не содержит ли дако какого-то наркотика, вызывающего привыкание?
В течение трех-четырех дней она почти не разговаривала и держалась от Рейша как можно дальше, словно считала его виновным в ее страданиях. Что ж, так оно и есть. Не ворвись он в ее серую жизнь, Прислужница продолжала бы свое монотонное существование, лакомясь дако. Постепенно ее плохое настроение рассеялось, она стала разговорчивей: казалось, девушка искала утешения, сочувствия, а может, даже его внимания? Невероятная метаморфоза, но на Тчаи все было невероятно...
Все дальше и дальше плыли они, от одного голубого светлячка к другому. Миновали цепочку подземных озер, тихие пещеры, украшенные сталактитами, потом почти трое суток скользили по прямому каналу, который закончился еще одной цепочкой пещер. Здесь вновь островками желтого света маячили одинокие доки; опять показался канал. Путешествие близилось к концу. Даже невозмутимая команда баржи проявляла признаки оживления, пассажиры собрались на носу судна. Вернувшись из камбуза с едой, Зэп-210 печально объявила:
— Мы прибываем в Бажан-Гахай.
— А где это?
— На дальней окраине Северной торговой области. Мы проделали долгий путь. Все прошло спокойно, — добавила она тихо. Адаму почудилось, что в голосе девушки слышалось что-то вроде сожаления.
— Это место близко от поверхности?
— Здесь центр торговли с островами Станг и Хедаджа.
Рейш удивился.
— Мы забрались далеко на север!
— Да. Но зужма кастчаи могут поджидать нас и здесь.
Рейш с беспокойством посмотрел на далекий голубой светлячок.
— Зачем?
— Не знаю. Возможно, нас оставят в покое.
Один за другим сияющие ориентиры проплывали над головой; Адам напряженно следил за ними и не заметил, как уснул.
