— А разве есть кто-нибудь, кто мог бы удержать нас, что бы мы ни собирались сделать?
— Дело не совсем в этом. Ни один человек не может править Пао без согласия на то паонитов. Вы этого согласия не получите.
— Согласие не имеет значения. Мы не станем вмешиваться в дела паонитов. Они могут управлять собой сами — до тех пор, пока удовлетворяют все наши нужды.
— И вы рассчитываете на то, что текниканты будут продолжать снабжать вас оружием и боевой техникой?
— А почему бы нет? Им мало дела до того, кто покупает их товары.
— Ну, а кто введет их в курс ваших надобностей? Кто отдаст необходимые распоряжения паонитам?
— Естественно, мы сами.
— А как они поймут вас? Вы не говорите ни на языке текникантов, ни на языке Пао, а они не понимают валианта. Мы, когитанты, отказываемся служить вам.
Маршал снова рассмеялся:
— Это уже становится интересным. Вы хотите сказать, что когитанты, как люди весьма сведущие в лингвистике, будут править валиантами?
— Нет. Я лишь имел в виду, что вы не в состоянии править планетой Пао, ибо не сможете общаться с теми, кого хотите видеть своими вассалами.
Эстебан Карбоне пожал плечами:
— Это не имеет большого значения. Мы немного владеем Пастичем — достаточно для того, чтобы нас поняли. А скоро мы будем говорить еще лучше и научим наших детей.
Беран впервые за все это время заговорил:
— Я предлагаю решение, которое, возможно, удовлетворит всех. Давайте условимся, что валианты вправе уничтожить столько паонитов, сколько им угодно — всех тех, кто окажет им активное сопротивление, — и таким образом осуществлять диктат. Вскоре они окажутся перед противоречием: во- первых, в паонитской традиции противиться любого рода принуждению, а во-вторых, они не смогут общаться ни с паонитами, ни с текникантами.
Карбоне слушал с непреклонным выражением лица.
— Время стушует это противоречие. Помни: мы по природе своей завоеватели.
— Согласен, — кивнул Беран устало. — Вы завоеватели. Но все же вам лучше править с минимумом проблем. А пока Пао не заговорит на едином языке, таком как Пастич, вы не можете управлять без крупных массовых беспорядков.
— Тогда весь Пао должен заговорить на едином языке! — закричал Маршал. — Это легко поправимо. Что такое язык — просто набор слов. Вот мое первое распоряжение: каждый человек на планете — будь то мужчина, женщина или ребенок — обязаны изучать Пастич.
— А пока они его не выучили — что будет? — поинтересовался Финистерл.
Эстебан прикусил губу.
— Что ж, события должны идти своим чередом, — он поглядел на Берана.
— А потом вы признаете мою власть?
Беран засмеялся:
— Охотно. В соответствии с вашим пожеланием отныне я приказываю, чтобы каждый ребенок — валиант, текникант, когитант и паонит — изучал Пастич, отдавая ему приоритет даже перед языком его родителей.
Эстебан Карбоне уставился на него в нерешительности, некоторое время молчал и наконец произнес:
— Ты очень ловко вывернулся, Беран. Это правда, что мы, валианты, не хотим обременять себя рутиной правления, и это единственный повод для заключения с тобой соглашения. В этом и будет заключаться твоя единственная польза. И до тех пор, пока ты послушен и полезен нам, ты можешь восседать в Черном Кресле и носить имя Панарха, — он поклонился и строевым шагом вышел из павильона.
Беран тяжело опустился в Черное Кресло. Лицо его было бледным и измученным, но спокойным.
— Я пошел на компромисс, я унизился, — сказал он Финистерлу. — Но однажды я добьюсь претворения в жизнь всех моих планов. Палафокс мертв, и мы должны взяться за главную задачу моей жизни — объединение Пао.
Финистерл протянул Берану один кубок горячего вина, сделал большой глоток из другого:
— Эти чванливые петушки — сейчас они маршируют вокруг своей стелы, бьют себя в грудь и в любой момент… — он направил палец на вазу с фруктами. Из пальца вырвалось голубое пламя, ваза разлетелась в осколки.
— И все-таки это лучше, чем если бы мы позволили им восторжествовать,
— сказал Беран. — В общем, они неплохие люди, хотя и наивные — и более охотно будут сотрудничать с нами в качестве хозяев, нежели подчиненных. А через двадцать лет…
Беран встал. Они с Финистерлом подошли к окнам и взглянули на крыши Эйльянре. Панарх продолжал:
— Пастич — смесь из языков Брейкнесса, Пао, текниканта, валианта… Пастич — служебный язык. Через двадцать лет все будут говорить на Пастиче. Он обогатит прежний образ мышления, сформирует новый. Каким тогда станет Пао?
Беран и Финистерл глядели в ночь, озаренную огнями Эйльянре, и размышляли.
Примечания
1
на Пао принята восьмеричная система исчисления; так, паонитская сотня — это шестьдесят четыре; тысяча — пятьсот двенадцать, и т.д. (прим.авт.)
2
слова, одинаковые по звучанию, но разные по значению
